Возникшая в XVIII веке новая конно-бизонная культура была своего рода адаптацией к условиям окружающей среды, поскольку сухой климат территорий восточнее 99 градуса долготы не способствовал развитию сельского хозяйства. Картина экологической гармонии индейцев с природой в реальности является всего лишь сентиментальной идеализацией[43]. Новые связи со все более широкой системой товарообмена порождали новые потребности. Первые стабильные контакты между индейцами и белыми возникли в пушной торговле. Охотники за пушным зверем в глубине Северной Америки, а также в Сибири в течение двух столетий были связаны с мировой торговлей. Это состояние долго оставалось стабильным благодаря высокой приспособляемости евроамериканских «лесных бродяг» к межэтническим семейным связям, преодолевающим этнические границы. В то же время в ходе пушной торговли, влияние которой не следует идеализировать, индейцы впервые познакомились с алкоголем – наркотиком, который, подобно опиуму в Китае несколькими десятилетиями позже, существенно ослабил единство и силу сопротивления индейских общин. Конно-бизонная культура усилила связи индейцев с внешними рынками. За счет них, путем покупки и обмена индейцы удовлетворяли все больше потребностей в товарах разного рода. Даже самые радикальные противники белых не могли отказаться от приобретения ножей, кухонной утвари, ковров и тканей, которые предлагали им представители мануфактур и фабрик с востока континента. Когда индейцы наряду с луками и стрелами (им не было лучшей альтернативы при охоте на бизонов) ввели в оборот огнестрельное оружие, которое сами не умели изготавливать и ремонтировать, они оказались в зависимости от торговых каналов. А монокультурная добыча бизонов – в обратном направлении товарооборота – испытывала все большее влияние рыночных факторов. Так, после 1830 года шкуры бизонов в трансфронтирной торговле стали значить больше, чем мясные продукты. Тогда же началось снижение поголовья бизонов. Добыча от шести до семи животных на одного человека в год была приемлемой и не наносила ущерба воспроизводству поголовья (как известно ныне). Превышение этого объема означало хищническую эксплуатацию[44].
Основы жизни индейских народов Великих равнин разрушались на глазах, поскольку, удовлетворяя растущий спрос на шкуры бизонов, они следовали экономической, а не экологической логике. Как было показано на примере команчей, развитие конной экономики в южной части Великих равнин стало причиной их гибели. Чрезмерное изобилие лошадей и сверхинтенсивное использование пастбищ «нарушили равновесие степной экологии, что постепенно привело к снижению поголовья обитающих в прерии бизонов»[45]. Белые охотники также включились в этот бизнес и развернули массовое уничтожение бизонов – в таких масштабах, которые индейцы никогда не практиковали. Один евроамериканский охотник убивал в среднем ежедневно до двадцати пяти животных. В период между окончанием Гражданской войны Севера и Юга и концом 1870‑х годов численность бизонов упала с пятнадцати миллионов до немногих сотен особей[46]. Коммерческие интересы в получении прибыли цинично объясняли тем, что благодаря уничтожению диких бизонов освобождается пространство для «цивилизованного» производства говядины, а это, в свою очередь, позволит принудить индейцев к отказу от их «варварского» образа жизни. К началу 1880‑х годов конно-бизонная культура индейцев на Великих равнинах была уничтожена. Жизненные основы существования индейцев исчезли, они больше не могли управлять ресурсами, необходимыми для существования. Прежним хозяевам прерий оставался только один путь – в резервацию.
43
45