Еще один экологический фронтир – охотничий. В XIX веке мир все еще был полон народов-охотников: не только на Среднем Западе США, но и на Северном Ледовитом океане, в Сибири или в тропических лесах Амазонии и Центральной Африки[200]. В это же время европейцы и евроамериканцы открыли для себя новые аспекты старого занятия – охоты. То, что прежде было аристократической привилегией, превратилось в буржуазное занятие в лишенных дворянского слоя обществах Нового Света; стало оно доступным и для буржуазии в Европе – там, где буржуа искали и находили способы приобщиться к богатству и образу жизни аристократии. Охота служила символической сценой, на которой осуществлялось приближение к более высокому статусу. «Джентльмен охотится, но не каждый любитель охоты становится джентльменом» – излюбленный мотив сатириков. Новинкой стала организованная охота на экзотическую крупную дичь в таких масштабах, каких прежде достигали только ради доставки диких животных для кровавых развлечений Древнего Рима, сделавших римскую цивилизацию особенно отталкивающей для такого нетрадиционного комментатора истории, как Льюис Мамфорд[201]. В XIX веке беспрецедентное истребление крупных животных происходило совсем под другими предлогами. Первые европейские путешественники были потрясены райским изобилием и доверчивостью крупной фауны Африки, Юго-Восточной Азии или Сибири. Все изменилось, как только борьба за «цивилизацию» превратилась в борьбу с животными. Но их убивали и отлавливали в огромных количествах не только во имя поддержания колониального порядка, с точки зрения которого такое животное-личность, как тигр, не могло не выглядеть как фактическим, так и символическим бунтарем. Ловили зверей и для удовлетворения любопытства посетителей зверинцев и цирков в метрополиях Севера, и для постановки зрелищ, репрезентировавших власть белого человека над миром. Технической предпосылкой для этого послужило широкое распространение винтовок. Оно позволило азиатам и африканцам подражать истребительной практике европейцев. Однако профессия профессионального охотника на крупного зверя появилась только после распространения магазинной, то есть многозарядной винтовки, которая снизила риск остаться без патронов перед разъяренным тигром или слоном.
Во многих азиатских обществах охота на крупного зверя была королевской привилегией. Теперь, следуя европейской модели, она стала доступна и для низших слоев аристократии. В Индии охота на тигра служила укреплению союза британцев с местными князьями, который оставался необходимым для стабильности колониального правления («раджа»). Махараджа и высокопоставленный чиновник колониального правительства в принципе, наверное, мало что имели сказать друг другу, но находили общий язык как охотники на крупного зверя. Охотничьи предпочтения европейцев часто распространялись благодаря эффекту просачивания моделей поведения из высших слоев в низшие. Например, в начале XX века султан Джохора, зависимый от Британии правитель страны неподалеку от Сингапура, считался великим охотником на тигров: в его дворце было выставлено тридцать пять чучел. Однако он не перенимал охотничью традицию от своих предшественников: такой традиции не существовало. Из соображений престижа султан просто копировал поведение индийских махараджей, которые, в свою очередь, подражали британским правителям.
200
Мало что в XXI веке остается столь же труднодоступным для европейского историка, как этот мир. Ср. о попытках сближения: