Вскоре ей стало хуже, дали лекарства, но лучше не было, 20 октября созван был консилиум из лучших докторов, они нашли больную в безнадежном положении: сильная лихорадка, пульс частый и слабый, холодный пот во всем теле и жесточайшие конвульсии, затем показание бабки [69], что необходимое очищение давно уже прекратилось, лишило медиков всякой надежды на спасение.
Царевич Алексей был при умирающей кронпринцессе безотлучно, несколько раз падал в обморок от горя и был безутешен. В такие минуты сознание проясняется,— хотя он и не особенно любил жену, но она была «добрый человек», если и «сердитовала», то не без причины: грехи были на душе у царевича (связь его с Евфросиньей), а он был также «добрый человек». Перед смертью кронпринцесса сделала распоряжение весьма трогательное и очень дельное относительно детей своих. «Мне только горько,— говорила кронпринцесса,— что государь недомогает (Петр в это время был болен), иначе я не сомневаюсь, он навестил бы меня, я бы имела счастье целовать его руки, сама простилась бы и за все отеческие милости принесла бы мою благодарность».
Петр, не выходивший из комнаты целую неделю по случаю болезни, в первом часу пополудни навестил умирающую невестку. Кронпринцесса была еще в памяти и просила его о своих детях и служителях. В полночь 22 октября 1715 года она скончалась.
На шестой день было торжественное погребение усопшей в Петропавловском соборе. За гробом шли Петр, царевич, Наталья Алексеевна, принцесса Ост-Фрисландская, царица Прасковья Федоровна и весь двор. Царица Екатерина не участвовала в шествии, потому что была беременна. Для переправы через Неву приготовлен был фрегат. При опускании тела в могилу придворный пастор произнес краткую речь.
Царевич был вне себя от горести, и не одна печаль о потере жены была у него; когда пошли дети, он уже говорил, что его постригут в монахи. Гюйсен рассказывает, как очевидец, что Петр в 1704 году после взятия Нарвы говорил царевичу: «Ты должен убедиться, что мало радости получишь, если не будешь следовать моему примеру, и если мои советы разнесет ветер и ты не захочешь делать того, что я желаю, я не признаю тебя сыном, я буду молить Бога, чтобы он наказал тебя и в сей и в будущей жизни» 2 0.
В самый день похорон жены царевич получил от отца очень пространное письмо, не предвещающее ничего хорошего, которое оканчивается словами: «лучше будь чужой добрый, неже свой непотребный».
Затем еще последовали письма в таком же тоне. Царевич решился на некоторое время укрыться за границу от гнева отца и 26 сентября 1716 года выехал из Петербурга на Ригу; не доезжая немного Либавы, он встретился со своей теткой, царевной Марьей Алексеевной, возвращавшейся с Карлсбадских вод, и имел с ней разговор. «Уж я себе чуть знаю от горести,— говорил он ей,— я бы рад куда скрыться». Сказав это, он заплакал. «Куда тебе от отца уйти? — везде тебя найдут»,— ответила тетка.
Царевич приехал в Вену, где обратился к вице-канцлеру Шенборну и имел с ним переговоры, но с императором он, однако, не виделся. Карл VI распорядился отправить царевича сначала в Вейербург, близ Вены, затем в Эренбергский замок в Тироле, наконец в Сент-Эльмо, близ Неаполя. Несмотря на все старания императорского правительства скрыть от Петра местопребывание Алексея Петровича, несчастному царевичу недолго пришлось тут быть.
Как известно из истории, были посланы за царевичем ловкие сыщики — Толстой[70] и Румянцев, которым Петр обещал многое, лишь бы только не упустить из рук своего сына и чтоб увидать его в Преображенском, в надежном месте, обще «с бо- родами-тунеядцами», так он называл приверженцев старины.
Посланные за царевичем скоро нашли его местопребывание и убедили императора дозволить им доступ к царевичу в Сент-Эльмо для переговоров с ним. Получив разрешение, они почти без затруднений уговорили его ехать с ними в Россию, и 31 января 1718 года Алексей Петрович уже был в Преображенском.
На другой день по приезде его, рано утром, у царя был тайный совет и велено приготовить большую аудиенц-залу в Кремлевском дворце[71]. 3 февраля собрались в ней духовенство с министрами и другими высшими лицами. Царь явился в эту залу и приказал привести сына арестантом, без шпаги. Начались отцовские упреки... Царевич упал к ногам государя и со слезами просил прощения и помилования. Петр обещал ему милость при условиях, если откажется от наследства и откроет тех, кто приготовил ему бегство за границу.
69
Упомянутая бабка (акушерка) была немка, первая прибывшая в Россию (в 1712 году) вместе с кронпринцессой, но имя ее неизвестно. В Москве в первой половине XVIII века хотя и были бабки, но из ученых была голландка капитанша Енгельбрехт, которая, как опытная акушерка, в 1740 году выписана в Петербург для двора к предстоящему рождению Иоанна, бывшего в малолетстве императором.
70
Граф П. А. Толстой в молодости участвовал в стрелецких восстаниях. Кнут, топор и петля каким-то чудом обошли его; чудо объяснилось только несколько лет спустя. Петр, находясь где-то с Толстым за обеденным столом и бывши навеселе, сорвал с него парик, ударил его по голове и сказал: «Э-эх, голова-головушка! Если бы ты не так была умна, то давно была б отсечена!»