Вскоре после этого Зенков устроил в своем доме общественную молельню для федосеевцев, куда они собирались, но с величайшей осторожностью. Так было до 1771 года; этот же страшный для Москвы год был для федосеевцев счастливым годом,— из бедствий Москвы Ковылин умел извлечь выгоды для своего общества и положить прочное начало его будущему процветанию.
В этом году чума и голод опустошали столицу, так как по случаю заразы привоз съестных припасов в Москву прекратился; чума в то же время действовала с ужасающей силой, число ее жертв увеличивалось с каждым днем. Все это навело такой ужас на жителей, что все, кто имел какую-либо возможность, спешили оставить Москву и бежали в соседние города и селения. Отсюда возникла новая опасность: бежавшие могли разнести чуму и заразить окрестные села и города. Правительство видело необходимость противодействовать этому новому бедствию, но при тогдашнем устройстве полиции не могло с успехом исполнить этого.
В то время было сделано распоряжение, чтобы московское купечество устроило на свои средства карантинные дома и лазареты для заболевающих купцов, на что оно согласилось; кроме того, сделано распоряжение склонять через полицию и других слободских обывателей, не пожелают ли и они учредить карантины и лазареты на свой счет.
«Тогда был главнокомандующий в столице фельдмаршал граф П. С. Салтыков, человек уже престарелый, который не выдержал и 14 сентября отправил императрице отчаянное донесение: „Болезнь так умножилась, что никакого способу не остается оную прекратить, кроме, чтобы всяк старался себя охранять. Мрет в Москве в сутки до 835 человек, выключая тех, коих тайно хоронят. Из Москвы множество народу побежало; дворянство все выехало по деревням. Генерал-поручик П. Д. Еропкин старается неусыпно оное зло прекратить, но все его труды тщетны. Кругом меня во всех домах мрут, и я запер свои ворота, сижу один, опасаясь и себе несчастия. Я всячески г. Еропкину помогал, да уже и помочь нечем, команда вся раскомандирована, в присутственных местах все дела остановились, и везде приказные служители заражаются. Приемлю смелость просить мне дозволить на сие злое время отлучиться, пока оное по наступающему холодному времени может утихнуть". Не дожидаясь ответа, того же 14 сентября Салтыков уехал в подмосковную на два дня. Его отсутствие не было бы замечено, если бы на другой же день отъезда фельдмаршала, 15 сентября, не произошел в Москве бунт, который окончился страшным, отвратительным, небывалым явлением — убийством архиерея московского Амвросия[197].
Архиепископ Амвросий Зертис-Каменский поступил после митрополита Московского Тимофея, умершего 1767 года; он принадлежал к числу людей, которых называют добрыми и этим словом отделываются от более точного определения характера. При добром митрополите — сильная власть у консистории, ее злоупотребления и проч. Энергичный Амвросий с другим характером, бывши архиереем Крутицким, жил в Москве, знавший московские беспорядки, решился искоренить их, что отчасти ему и удалось. Особенно остался памятен он своим распоряжением об уничтожении так называемых крестцовых попов и прочего духовного причта людей, которые, не имея собственного дома и пристанища, стояли на Спасском крестце для найма к служению по церквам. Предание говорит, что у этих попов был такой обычай: стояли они с калачами в руках [198], и когда нанимающий служить обедню давал мало, то они кричали ему: «не торгуйся, а то сейчас закушу!» (т. е. калач, и тем лишусь способности служить обедню)» 70.
Вскоре после убийства Амвросия был прислан императрицей в Москву граф Орлов, которому даны были большие полномочия, и он действительно в самое короткое время много сделал полезного своими энергичными распоряжениями; говорить о всех них заняло бы много места, и мы ограничимся указанием некоторых: «Граф Орлов заметил, что умерших чумно провожают неосторожно, садятся в одни роспуски с телами, и потому объявил, что замеченные в такой неосторожности мужчины будут взяты в погребатели, а женщины в лазареты для ухаживания за больными.
Для детей-сирот, остающихся после умерших от чумы, был учрежден приют. Но оказалось, что больше 100 детей поместить в этом доме нельзя, тогда как почти каждый день привозили сирот. Сенат приказал занять дом француза Лиона, который отстраивался для пикника на деньги составившегося для этого общества. Сенат объяснял свое распоряжение тем, что пропитание сирот устанавливается для общества, и по освобождении дома от сирот он возвратится для пикника.
197
Убийцы архиепископа Амвросия были повешены, и им, при отпевании его, возглашена анафема; некоторые наказаны плетьми, с вырезанием ноздрей и с ссылкой на каторгу; не участвовавшие в убийстве, но виновные в этом бунте, которых было немало, наказаны плетьми на разных площадях Москвы, а замешанные в этом деле несовершеннолетние — розгами.
198
Калачи в прежнее время подавались на пышных пиршествах, посылались от царя патриархам и другим духовным особам, нищим, тюремным заключенцам и проч. Когда родился Петр I, роздано было много калачей. Затем и посейчас в провинции, отпуская слугу, дают ему мелкую монету «на калач». Про московские калачи есть пословицы: «В Москве калачи, как огонь горячи» или «Куда лезешь с суконным рылом в калачный ряд» и т. п.