— С чем вы к нам? — спросила она после взаимных приветствий. Отмалчиваться или выдумывать что–то несуществующее не имело смысла. Мне нечего было скрывать, это очевидно, как и то, что я не знала, что искала.
— Вы помните Раевскую из отдела снабжения?
— Зою? — спросила она и тут же ответила: — Конечно, помню. А что случилось?
Я изложила суть дела, состоящую, собственно, в том, что я не знаю, что случилось, сама именно это и ищу. Но что–то наверняка случилось, потому что она хочет со мной встретиться.
— Не знаю… — выслушав меня, сказала Раиса Васильевна. — Между нами говоря, она была странной женщиной и часто попадала впросак. И как все странные люди, проявляла недоверие и настороженность к тому, чего не знала.
Я вздохнула. Эх, Раиса Васильевна сама не была такой уж простой. Но сейчас удивила меня другим — откровенностью. Это не ее черта. Она любила поводить собеседника за нос, что–то намекнуть, о чем–то умолчать, с чем–то согласиться, о чем–то дать понять. Не говорить конкретных вещей — это было ее кредо, которым она пользовалась в беседах с заказчиками, с сотрудниками, наверное, и с родными. Ясное дело, я приготовилась выспрашивать детали, вытягивать из нее информацию с помощью ряда наводящих вопросов, а тут — нате вам.
— Может, она надумала выйти замуж, — предположила я, — и хочет, чтобы кто–то оценил претендента на роль мужа? У нее есть родня?
— Да, у нее есть старшая сестра. Причем благополучная — замужем, имеет сына. Думаю, посоветоваться относительно замужества у нее есть с кем.
— Значит, что–то другое.
— Да.
— У кого же мне узнать о ней хоть что–нибудь… — в раздумье обронила я.
— Позвоните Свете Устименко, — сказала моя собеседница, и я чуть не хлопнула себя по лбу.
Ну как я могла забыть? Директорская секретарша… Только вот у меня не было ее номера, и я спросила о нем у Раисы Васильевны. А вдруг даст.
— Нет, — сказала она, — я не знаю ее телефона. Зато точно знаю, у кого он есть, — по голосу я поняла, что она улыбается. Хитрит. Сейчас начнет торговаться. Это было вполне в ее стиле.
— Скажете? — благодушно подыграла я, не представляя, что она потребует взамен.
— А дайте слово, что после встречи с Зоей вы расскажете мне, в чем было дело, — она запросила гораздо меньше, чем я ожидала, поэтому я поклялась своим здоровьем, что скажу; и она открыла мне тайну: — У Замулы.
Мы распрощались тепло и приязненно, несмотря на ее особенности, я питала к ней искреннее расположение, потому что она не была плохим человеком.
Замула
Зачем мне Света, если Дмитрий Иванович Замула от введения в строй типографии и до ее закрытия занимал должность заместителя директора по снабжению и сбыту, а Зоя Михайловна была его подчиненной?! Как хороший руководитель (а он был отличным руководителем!) он мог знать о ней все. Вопрос заключался в другом — как долго Зоя Михайловна оставалась там после моего ухода. Может, через год–другой она тоже уволилась, тогда, конечно, о ее проблемах он ничего не подскажет.
Да, без Светы не обойтись. Вот тут она, знавшая Зою Михайловну задолго до прихода в типографию, и понадобится, если продолжает поддерживать с ней отношения.
Значит, сам Бог велел сначала спросить у Замулы о Раевской, а в случае неудачи — узнать Светин телефон? Нет, решила я, чем в этом случае я мотивирую интерес к Раевской, далекому от меня человеку? Лучше сделать наоборот, под благовидным предлогом спросить номер Светиного телефона. Потом поговорить о том, о сем, а там незаметно и Зоей Михайловной поинтересоваться.
Их со Светой связывало слишком многое. Я могла бы сама догадаться о Замуле, если бы вообще не забыла о нем. Начнем с уже упоминаемого факта, что сначала Света тоже работала товароведом, под началом Дмитрия Ивановича. Потом перешла в приемную и стала секретарем не только директора, но и его заместителя, то есть опять же Дмитрия Ивановича. Кроме того, как и он, Света оставалась на типографии до ее закрытия.
Так что ее телефон у него, несомненно, был.
Когда стратегия была составлена и выверена со всех сторон, я вернулась к своей забывчивости и поругала себя за нее. Забывать Дмитрия Ивановича мне было нельзя, ведь именно его хлопотами я попала на типографию, где прошла наиболее содержательная часть моей жизни.
Немного предыстории
— Я вижу, что вы препятствуете защите моей диссертации. Скажите прямо — это так? — допытывалась я.
Заместитель директора института, где я работала уже с десяток лет, сидел за служебным столом, живописно заваленным бумагами, и листал мою работу. Я же, в новом (назло врагам!) платье, с вызовом сшитым специально к этому разговору, пристроилась на стуле для посетителей, что стоял слева от входной двери. Неделю назад Николай Михайлович, так звали этого чалдона (ибо он был из чалдонов), взял мою работу для изучения и обсуждения без третьих лиц. Как я могла ему отказать? И вот мы ее обсуждали.