Кузьма же, как всегда, был неутомим и вездесущ.
Яков частенько видел его, правда, издали, на улицах города, куда-то спешащего.
Каждый день Кузьма обходил все кузницы. Сначала он проверял, как идёт работа там, где ковали стальные щиты, винтованные пищали, копья, сулицы и прапоры; броню из колец тоже мастерили по кузницам. Нужны были барабаны, а значит, телячьи кожи. Это всё разместилось заказом в кожевенной слободке. А чтобы снабдить служилых кормами-то!.. О-о боже! Он и не представлял, какие нужны запасы-то!..
«Это тебе не твоя мясная лавочка!» – порой саркастически мелькало у него. Там за день он продавал в лучшем случае что-нибудь двум десяткам покупателей, своим же посадским… А тут иной размах!..
Оброк с этих кузниц платили в государеву казну, в съезжую избу. Но не в его земскую. И теми деньгами распоряжался воевода. А сейчас на его месте сидит Биркин.
«Ну, с этим можно договориться», – зная того, полагал он.
Обычно он начинал обход с Верхнего посада. Поднявшись с его родного Нижнего посада вверх по лестнице, вырубленной в снегу, он шёл к Дмитровским воротам города. Там он сворачивал налево, выходил по укатанной санями дороге к таможенной избе. Оттуда, от таможенной избы, по такой же дороге, схваченной морозами, он спускался саженей на шесть под гору… И вот тут-то, над крепостным рвом, на открытом пустыре, рядком стояли кузницы.
Кузницы он обходил все, начиная с посадского Федьки Козлятева, и заканчивал кузницей Ивана Ларионова. Затем он возвращался назад, к кузнице своих старых приятелей, Федьки Куприянова и Мишки Козлятева. Эта кузница была в своё время за Баженкой Козлятевым, двоюродным братом Мишки. Оброк с неё платили солидный, в 1 рубль 16 алтын и 4 деньги; мастерили они, Федька и Мишка, быстро и отменно, так что в заказах недостатка не было.
Постояв и понаблюдав, как Мишка оттягивает лезвие сабли, он обычно говорил ему на прощание какое-нибудь доброе слово и шёл в следующую кузницу, где перекидывался парой шуточек с кузнецами и подмастерьями. Обойдя так их все, он шёл в Кожевенную слободку, где готовили конскую упряжь для конных сотен. Потом он шёл по избам к тем бабам, которым раздал заказ на пошив рукавиц и шапок тягиляев[11]. Забот хватало, за всем приходилось следить. Хотя люди работали без отдыха, по целым дням, но всё равно нужен был глаз да глаз. Не везде к делу подходили как надо бы, вот в эту-то пору, разорения и разрухи в государстве.
После полудня, быстро перекусив дома, куда забегал на минутку, он торопился в земскую. Оттуда он шёл в городской совет. И тяжелее всего ему приходилось там. Как только он начинал перечислять, что готово, а что нет и кому надо бы этим заняться из людей земской и приказной изб, как тут же на него сыпались упреки, что он лезет не в свое дело, и тем, мол, делом ему, посадскому, заниматься невместно. А на то-де есть боярский сын, тот же Ждан Болтин, есть и дьяки и подьячие… Но те-то, дьяки и подьячие, пропьют же всё!.. Родную мать за чарку продадут! А не только казну!.. Воевода же Звенигородский уже давно сбежал отсюда… Алябьев? Второй воевода?.. Тот больно смирный и пальцем не пошевелит за день! Сам уже и не ходит, свой живот с трудом носит! Только на санях доставляют его в Приказную.
Яков же понемножку подготовился к походу. Он купил ещё полушубок, чтобы не мерзнуть в поле, и валенки, а ещё мохнатки из собачины. Вот уж прелесть рукам-то! На голове у него появился новый заячий малахай. Он купил его задёшево, всего за пять алтын. Кафтан у него был ещё справный, и рубаха тоже, поэтому он на них не тратился. Купил он только ещё одни порты, зная, как быстро они изнашиваются в походе. Седло, сбруя и остальная упряжь, те же подсумки и конские вьюки для кормовых запасов, были у него ещё в добром виде.
После того как они приоделись, Бестужев хотел было затащить его в кабак. Мол, обмыть бы надо покупки, не то быстро износятся. Но он отказался.
В тот вечер из кабака Михалка вернулся с разбитой физиономией. Но это бы ещё ничего. А вот когда он проспался, открыл глаза утром, глянул на него, на Якова, с чего-то улыбнулся, то ощерился щербатым ртом.
– Пострадал, – смешно шепелявя, сообщил он, всё так же чему-то улыбаясь.
Теперь у него во рту несимпатично темнел провал, как у старика. Оказалось, он погулял бы в кабаке, ни во что не вмешиваясь. Но к тому, чтобы задраться, его подтолкнул боярский сын из Вязьмы. Тот, выпив с ним по две чарки водки, клялся ему в дружбе, потом полез драться с местными стрельцами… Вышла драка. И Михалке досталось больше всех…