– Меньше жрать будешь! – съязвил Яков. – И зачем ходить в кабак? Вон Стёпка, монастырский-то, всегда угостит водкой! Если хочешь – то и зубы выбьет! Ха-ха!..
– Ладно, пошли умываться, – прошепелявил Михалка, поднимаясь с лежака.
Он потянулся с хрустом в костях, как обычно, разминался с утра, сунул ноги прямо так, без носков, в валенки, и выскочил из избы. Во дворе он, по пояс голый, в одних помятых штанах, в которых спал, бухнулся в снег. Побарахтавшись там, охая, он вскочил и в два прыжка оказался обратно в их тёплой, но вонючей избе.
– Ух-х! – вырвалось у него со всхлипом. – Вот сейчас бы ещё чарку, а! Опохмелиться! – посмотрел он горящими глазами на Якова: румяный, курносый и здоровый. Он был славным малым, как и его покойный брат Васька.
В середине февраля в Нижний пригнал из Ярославля гонец и сообщил, что город захватили казаки Заруцкого.
В этот же день на городском совете было решено немедленно отправить в Ярославль передовой отряд и занять его. Только потом уже выступать основными силами.
Выбор идти скорым маршем на Ярославль малыми силами пал на князя Дмитрия Лопату-Пожарского.
Когда все разошлись из съезжей, князь Дмитрий остался с Биркиным и Лопатой-Пожарским.
– Дмитрий, ты уж постарайся, – мягко стал напутствовать Пожарский своего дальнего родственника Лопату-Пожарского. – У тебя две сотни конных. Этого вполне хватит, чтобы прижать там казаков!
Они оба были по имени Дмитрий, оба были Пожарские. Только один имел прозвище Лопата, оно уже крепко пристало к его фамилии, а другого после ранения в Москве, на Сретенке, стали было называть Хромой, но это прозвище не прижилось. Их прадеды были братьями: Иван Большой, Фёдор, Сёмен, Василий и Иван Третьяк. Вот так, если указывать их по старшинству. Дмитрий Петрович, по прозвищу Лопата, происходил от Фёдора, второго из братьев. А Дмитрий Михайлович происходил от пятого брата, Ивана Третьяка. И они приходились друг другу братьями в четвёртом колене, и считались ещё родственниками.
– Не беспокойся, – сказал Лопата-Пожарский. – Всё будет как надо. А вы, как только получите от меня сообщение, тут же выступайте, – повторил он то, что уже было сказано на совете.
Утром князь Дмитрий провожал Лопату-Пожарского.
– С Богом! – пожал он ему руку. – Удачи!
Они обнялись. Лопата-Пожарский вскочил на коня и двинулся впереди сотни смоленских служилых. Они спустились вниз, к Волге, и пошли легкой рысью по укатанному зимнику. Вскоре они скрылись из вида.
Князь Дмитрий оживился, проводив родственника, и пошёл с Биркиным к съезжей избе. Там у них было достаточно других дел.
Прошло полторы недели.
В полдень, когда Пожарский и Биркин разбирались с войсковыми будничными нуждами, в приказную заскочил Кузьма.
– А-а, вот и он сам! – сказал князь Дмитрий.
Он только что собирался послать за ним.
– Дмитрий Михайлович, здесь гонец! – выпалил Минин. – Из Ярославля!..
Пожарский насторожился, ожидая неприятностей.
– Князь Лопата занял Ярославль! – выждав несколько секунд, чтобы произвести эффект, вскричал Кузьма.
– Зови, зови гонца! – обрадовался этому известию князь Дмитрий.
В избу впустили гонца. И тот сообщил, что Лопата-Пожарский, заняв Ярославль, переловил там казаков Заруцкого и посадил в тюрьму.
– Ну, слава богу! – перекрестился Биркин.
Гонца отпустили.
Решено было выступать немедленно, не ждать казанцев, Биркину же ехать туда, в Казань.
Настало время выходить в поход всем ополчением.
Подошёл март. Стало чаще появляться солнце. Морозные дни ушли в прошлое. От этого и настрой у служилых оказался иной.
Ополчение Пожарского двинулось вверх по Волге, зимником. Их санный обоз растянулся на несколько вёрст. Везли продовольствие, пушки, запасы зелья и корма для лошадей. Конные шли отдельно сотнями. Часть пеших ехала на подводах. На подводах ехали и пушкари. Но многие ратники тащились пешими.
В войске уже все знали, что Суздаль заняли казаки Андрея Просовецкого. Поэтому от первоначального плана идти к Москве через Владимир и Суздаль пришлось отказаться. И им предстояло идти дорогой на Ярославль.
В первый день ополчение покрыло расстояние только до Балахны.
К городу они подходили уже в сумерках. Балахна стояла на правом низменном берегу Волги. И они увидели её только тогда, когда уперлись в низкие крепостные стены, обозначились посадские избёнки…
Здесь, в Балахне, войско разместили на ночлег. Ратных распределили на посаде: по избам, тесно, но в тепле.
Князь же Дмитрий и Минин въехали в город в сопровождении своих холопов и стрельцов. У съезжей избы они спешились и вошли в неё. В избе тускло горел жирник, стоял полумрак. За столом сидели два человека. Их лица неясно обозначались в полумраке. Приглядевшись, князь Дмитрий узнал Матвея Плещеева. Рядом с ним сидел какой-то незнакомец, оказался местным городским старостой.