– Приказчики уже внесли нашу долю в казну ополчения, ещё в Нижнем! – заявили они. – И кто ты такой?! – прямо в лицо спросили они Минина. – Чтобы требовать с нас!
Перед ними был свой – торговый мужик, такой же, как и они. И он собирался взять власть над ними, над их нажитым добром, их кошельками. И не где-нибудь, а в их же родном городе.
– Выборный человек Кузьма Минин! – резко бросил он им.
Он обозлился. Эти прижимистые мужики были ненавистны ему. Хотя ещё совсем недавно он сам был таким же, как они: считал каждую копейку, дрожал над ней.
– Ну, скряги, держитесь! – вырвалось у него. – Сейчас устрою вам развесёлую жизнь! И небо покажется в овчинку! Вот ты, Лыткин! – ткнул он своей усохшей рукой в сторону того, зная уже его и его доход. – Имеешь дело не менее трёх тысяч доходом! И с тебя, на нужды ополчения, приходится пятая деньга!.. Вот и тащи сюда шестьсот рублей!
От такого Лыткин позеленел. Он считал это грабежом и угрюмо смотрел на Минина, готовый отбиваться от этого выборного человека из Нижнего.
Мужики же угрюмо взирали на него. Никто из них не хотел уступать ему, такому же посадскому, торговому, но только набравшемуся каких-то нелепых мыслей о деле «всей земли».
– Не-е, Кузьма, так не пойдёт! Не пойдёт! – тоже резко отказал ему Лыткин. – Не ты наживал мои деньги!.. О «всей земле» говоришь? Пускай о том бояре думают!
Кузьма не выдержал.
– А ну, иди-ка сюда! – крикнул он Михалке Бестужеву.
Их, смоленских, охранять Минина приставил Пожарский. И теперь они таскались по очереди за ним, и как раз Михалка оказался сейчас при нём, при Минине, в Приказной избе.
– Что тебе?! – подошёл к нему Михалка.
– Позови сюда стрельцов! – приказал ему Кузьма.
Михалка помедлил, не зная, выполнять ли то, что приказал Минин, или нет. У него непроизвольно появилось раздражение на него, что тот командует над ним, как воевода. В Нижнем он уже хорошо узнал его. И, видя, что Кузьма смотрит на него угрюмым взглядом, как на послушного, он повернулся и молча вышел из избы.
Обратно он вернулся с Тухачевским, со своими, смоленскими. Они окружили Приказную. Яков и Михалка вошли в избу.
– Отведите их на воеводский двор, к Пожарскому! – велел Минин им и показал на несговорчивых купцов.
Яков подошёл к торговым мужикам с явным удовольствием выполнить сказанное Кузьмой, чувствуя свою власть над ними. Он не любил их, толстосумов, вороватых. Всех торговых он считал ворами.
– А ну, давай пошли! – приказал он.
Торговые подчинились, видя, что сила на стороне Минина. И Яков повёл их под конвоем к воеводскому двору. Вместе с ними пошёл и Кузьма. Там, у воеводской, Яков остался со своими у крыльца, а Кузьма провёл купцов к Пожарскому. И там, в воеводской, начались какие-то переговоры. Говорили там спокойно. Но иногда до них, до боярских детей и стрельцов, собравшихся поглазеть на расправу с купцами, долетали крики. Но разобрать, что там кричали, было невозможно.
Через некоторое время из избы выскочил Лыткин. И в тот же момент оттуда выглянул Кузьма и крикнул Якову:
– Пропусти его!
Смоленские отступили в сторону, пропуская купца.
А тот, с красной рожей, толстый, что-то зло проворчал сквозь зубы и, даже не взглянув ни на кого, чуть ли не побежал в сторону своего двора. И тут же из избы вышел Никитников. Вместе с ним вышли торговые мужики помельче рангом. Их тоже было велено пропустить.
В избе, как понял Яков, остался только Кузьма с подьячими и Пожарский. Что это значило, Яков понял сразу же. Да, Кузьма снова силой вынудил торговых раскошелиться на дело «всей земли».
Через некоторое время Лыткин вернулся назад к приказной. Вместе с ним пришли его холопы. Они принесли мешки, похоже, с серебром. Когда они проходили мимо, то в темноте один из них оступился, и в мешке глухо звякнули серебряные монеты.
И Яков по объёмистости мешков понял, что там была не одна сотня рублей… Да-а, этот торговый мужик был не из мелких, ворочал немалыми оборотами… И Яков почему-то обозлился неизвестно на кого. Он за службу получает такую мелочь по сравнению вот с этими торговыми, готовыми за наживу продать своих близких… А что уж им какая-то там «вся земля»…
После этого случая смоленские наотрез отказались охранять Сухорукого.
На третий день Кузьма выпустил из тюрьмы Никитникова и с ним ещё пятерых ярославских купцов-воротил. Стрельцы привели их к нему в Земскую избу, в которой расположился Кузьма со своими приказными, выполнявшими у него разные поручения.
– Ну что, мужики? – спросил он их.
Воротилы, помятые, выглядели неважно.
– Нечто мы не понимаем, – начал Никитников, оправдываясь за своих. – Почто сразу же и в тюрьму…