Через несколько минут немец дал мне лопату, чтобы я бросал уголь на транспортёр. Конечно, с непривычки кидать уголь лопатой трудно, а тут ещё пыль да слабость. Через час я свалился. А потом опять начал бросать. Кое-как дотянул до четырёх часов дня, после чего мы поднялись на поверхность. Сдали шахтёрские лампы, помылись, надели лагерную одежду, колодки и строем под конвоем поплелись до лагеря. В шесть часов вечера опять поверка, после этого баланда. В семь часов вечера бараки закрывают, и мы валимся на нары спать.
Только глаза закрыли, и пришел сладкий сон, как врываются солдаты и полицаи с дикими криками и начинают выгонять из бараков пленных, при этом хорошо «угощают» плётками, прикладами, а иногда натравливают собак. Что случилось? Оказывается, воздушная тревога: англичане и американцы бомбят город. Мы идём в бункер, то есть в бомбоубежище, хотя шансов спастись мало: если по-настоящему будут бомбить, не миновать гибели. В бункере сидим 30 минут, час, иногда два часа. После сирены «Отбой!» Нас опять гнали назад прикладами, плётками, кулаками, собаками. За ночь такая процедура повторялась два-три раза. Поэтому спать приходилось очень мало, три-четыре часа в сутки, а иногда вообще не удавалось поспать, особенно в 1944-1945 годах, когда бомбардировки со стороны союзников участились.
Однажды мы несколько раз бегали из бараков в бункер. Ну, думаем, наши мучения кончились, и легли спать. Только заснули, как услышали сирену. Ещё не все успели выбежать из бараков, как американцы начали сбрасывать бомбы. Бомбы угодили на лагерь и бункер. В это время я находился в убежище. Бункер завалило. Все живые быстро выбрались из бункера. С большим трудом выкарабкался и я. Со всех сторон крики, шум, стоны, гул.
Когда вылез наружу, увидел невдалеке огромное зарево: горел лагерь, горели магазин и столовая. Очень хорошо видно было, как горели хлеб, колбаса, сыр, маргарин, масло и другие продукты. Многие оставшиеся в живых пленные инстинктивно рванулись туда: ведь всё равно пропадает добро, так лучше взять себе поесть. Я тоже сделал несколько шагов, но также инстинктивно остановился, и это меня спасло. Немецкие солдаты дали автоматные очереди и уложили всех пленных, добравшихся до продуктов. Это было в два часа ночи.
Через несколько дней мне дали отбойный молоток, и я стал добывать уголь. Норма высокая – за смену 20 тонн. С плохим питанием и подорванным здоровьем работа для меня была непосильной. К этому прибавилась ещё одна беда. Один пресмыкатель-предатель, бывший советский шахтёр, раньше работавший в Донбассе, решил показать гитлеровцам свое усердие, захотел прославиться и отличиться. Пришёл в шахтоуправление и сказал руководителям, что угля можно добывать в два раза больше – не 20 тонн, а 40, если немного иначе организовать работу, то есть применить стахановский метод.
Немцы назначили его бригадиром. И вот новоявленный начальник начал «руководить», выжимая все соки у пленных. В этом ему помогали немцы, особенно штейгер (ребята называли его подземным полицаем). Бригадир орал на пленных, подгонял их, заставлял оставаться после смены, чтобы выполнить норму. А если кто-то не справлялся с нормой, он доносил об этом начальству. И тогда начиналась экзекуция. Благо, вскоре этого бригадира задавило клетью. Пленные гибли, как мухи, от недоедания, тяжёлой работы, издевательств и избиений. Бывало, людей избивали до смерти, бросали на транспортёр, и вместе с углём уже мёртвый пленный попадал на-гора. Особенно часто так делали на пятнадцатом участке – участке смерти, как его называли пленные.
Как-то раз в лаве, где я работал, крепильщики замешкались с креплением, и произошёл обвал. Некоторые погибли, я получил несколько ушибов, но остался жив. Меня перевели в другую лаву. Здесь уже стоя, нельзя было работать, так как высота была 35-40 сантиметров, поэтому мы работали, лёжа на животе. Здесь тоже погибло немало ребят.