Однажды он пришёл ко мне и, как обычно, осведомился о моём здоровье, о работе. Мне приятно было разговаривать с ним, он морально поддерживал меня. Только он начал рассказывать о положении на фронтах, как вдали показался свет штейгерского фонарика. Мы уже знали, что это особый фонарь, он излучал сильный свет, по которому даже на большом расстоянии мы узнавали штейгера. Его боялись все: и пленные, и немцы, потому что он выполнял обязанности не только мастера и техника, но и подземного полицая. Увидев яркий свет, я крикнул: «Штейгер!» Мой собеседник Карл вздрогнул, повернулся на свет и словно безумный схватил топор и начал колотить по штемпелю. К этому времени штайгер подошёл близко и, увидев действия Карла, начал кричать: «Was machst du? Du bist dum!» («Что ты делаешь? Ты тупица!») Штейгер был прав. Только сумасшедший человек мог так делать. Ведь штемпель поставлен для крепления, чтобы потолок не обвалился. Конечно, Карл совсем не дурак. Но почему же он так поступил? Потому что у немцев не принято во время работы отвлекаться, отдыхать, курить и так далее. Нельзя терять ни минуты, хоть умри! А мы с Карлом, бросив работу, сошлись, чтобы побеседовать. Поэтому, увидев штейгера, Карл решил показать, что он усердно трудится (лишь бы что-то делать, но не стоять). Досталось от штейгера нам обоим.
Месяца через два меня перевели на 15-й участок – участок смерти. Я уже упомянул, что об этом участке говорили товарищи, а теперь сам туда попал.
В первый день, когда я пришёл на 15-й участок, мне приказали погрузить на транспортёр уголь, лежавший по обе стороны от колеи на расстоянии 100 метров. К концу рабочего дня пришёл штейгер-зверь. Он посмотрел на мою работу, зрачки его расширились от гнева. Кулаком ударил меня в правый висок, а левым виском я упал на ролик транспортёра. С виска стала сочиться кровь. Уходя, штейгер сказал, чтобы завтра весь уголь был подобран и погружен. Задание, конечно, невыполнимое. Чтобы погрузить весь уголь, лежащий по обе стороны транспортёра, даже здоровому человеку потребовалось бы не менее недели.
На второй день штейгер сказал, что я сделал очень мало, что меня не за что кормить и надо уничтожить. Он пригрозил, что если завтра весь уголь не будет погружен на транспортёр, то я буду избит до смерти. И он не шутил. В подтверждение своих слов он снова со злостью сильно ударил меня в правый висок, я опять упал левым виском на ролик транспортёра. Удар на сей раз был таким сильным, что я потерял сознание.
Штейгер ушёл, а я лежал до тех пор, пока не пришёл в себя. Вернувшись в лагерь после смены, я сразу же пошел в санчасть к фельдшеру Васе и попросил: «Пожалуйста, освободите меня от работы, хотя бы временно. Моё положение безвыходно». И объяснил, в чём дело. Фельдшер ответил: «Ты вполне здоров и завтра обязан выйти на работу». Я взмолился: «Поймите, если я завтра выйду на работу, штейгер меня убьёт».
Вася больше не стал со мной разговаривать и вытолкал из санчасти. Несолоно хлебавши, я пришёл в барак и не находил себе места. Ясно себе представил, что завтра с работы живым не вернусь. Что делать? С кем поделиться? Кто сможет мне помочь? Решил обратиться к полицаю Сидору, хотя прекрасно знал, что полицай есть полицай, от него хорошего нечего ждать. А что делать – положение безвыходное, может, что и получится. Сидору было лет 22-25, среднего роста, широкоплечий, черноволосый, белолицый и с голубыми глазами. Парень имел среднее образование, развитой, с широким кругозором, говорил грамотно. Одним словом, симпатичный, привлекательный, но полицай. Он не раз стегал меня резиновой плёткой. Правда, были полицаи и похуже.
Подхожу к нему: «Сидор, если у вас ещё осталась капля человечности, помогите, пожалуйста». «В чём дело?» – спросил он. Я рассказал, как фельдшер отказался мне дать освобождение от работы и вытолкал из санчасти. Пошли мы вдвоём к Васе. Вася отличался, во-первых, чёрствостью, а во-вторых, преданностью немцам. Он был готов на всё, лишь бы спасти свою шкуру. Вася сперва не поддавался на уговоры Сидора и не соглашался оставить меня в санчасти, но потом всё-таки сдался.
Кроме фельдшерского пункта для больных отвели отдельный барак. Туда меня и направили.
Около девяти часов вечера началась воздушная тревога. Всех выгнали в бомбоубежище. Я остался в бараке. Вошёл полицай Сидор и закричал: «А ты почему в бункер не пошёл?» Я ответил: «Хоть бы бомба упала на барак, я больше не хочу жить». Он подошёл поближе и, понизив голос, спросил, как моё здоровье. Я сказал, что здоровье «отличное», и что если бы меня сейчас убило бомбой, то считал бы великим счастьем.