В бункер мы не пошли. Я слез с нар, мы сели рядом и разговорились. Я сказал: «Ты же молодой бывший советский человек, комсомолец. Советская власть тебе дала среднее образование, воспитала, а ты стал полицаем, издеваешься над советскими людьми, в том числе и надо мной. Как же ты будешь отчитываться перед Родиной? Родина тебе не простит. Думаешь, что мы умрём, а ты останешься в живых? Нет! Все не погибнут, свидетели будут». Он не посмел ничего возразить. То ли действительно осознал весь трагизм своего положения, то ли потому что приближались советские и союзные войска, то ли почувствовал угрызения совести.
Я очень кратко передал содержание нашей беседы, на самом деле мы сидели с ним очень долго, почти до двух часов ночи. Читатель может не поверить, как полицай после моих слов меня не ударил. Я сам удивляюсь – почему? Ведь было время, когда он бил меня за пустяки, хотя бы, когда я картофелину в печке пёк, или просил добавки баланды, или колодка треснула, и я просил другую. Да мало ли что было – разве сразу всё вспомнишь? Он бил, как и другие, хотя удар удару рознь.
Самым злым и жестоким полицаем был Володька. Если он будет сечь, то сразу не поднимешься. На это, видимо, тоже надо иметь талант. Вот взять хотя бы повара Васю. Он по своей жестокости и таланту избиений не уступит любому полицаю. Это я испытал на себе. Однажды во время раздачи баланды я попросил его налить погуще. Вместо этого он черпаком меня так огрел, что я долго не мог очнуться. С трудом ребята подняли меня и отвели в барак. Ещё помню, как он с Сидором проходил мимо печки, где я, сидя на корточках, пёк картофелину. Вдруг Вася как заорёт: «А кто тебе разрешил печь картошку, чёртов жид?!» и начал меня колотить и ногами, и руками, и плёткой. Случай с моим освобождением от работы, в котором принял активное участие полицай Сидор, наглядно показал, что с ним (Сидором) произошла какая-то метаморфоза. Расстались мы в ту ночь по-хорошему.
Через три дня в лагерь прибыла медицинская комиссия из немцев. Я попросился на комиссию. У меня на то были основания. Во-первых, от систематического недоедания, тяжёлой работы и издевательств я сильно ослабел, цвет лица был восковой, во-вторых, не в порядке были суставы обеих рук (ещё в детстве руки были перекручены соседским парнем, а немцы и полицаи добавили).
Вопреки моему ожиданию, меня освободили от работы и выписали в лагерь. Читателю будет трудно понять, почему я это посчитал за счастье. Ведь и в лагере не легче. Да, это верно, в лагере не мёд. Но в лагере почти не работаешь. А это что-то значит. Правда, в лагере и паёк меньше. Но мне меньше и нужно, чем другим, так как мой желудок меньше требует пищи, что, в конечном счёте, и спасло меня.
И вот назначили день отъезда. К своему удивлению, днём я узнал, что ребята собираются устроить мне проводы. Я сперва не поверил, но потом все сбылось. В 7 часов вечера меня вызвали в барак, где жили полицаи. Собралось около двадцати человек. Были там полицаи и приближённые к ним. В том числе знаменитый Николай, забойщик, бывший наборщик ярославской типографии. С виду ничем не примечательный: среднего роста, узкоплечий, рыжеволосый, с рябоватым лицом. Но ребята к нему тянулись. Он привлекал своим удивительным голосом. Его присутствие меня обрадовало, я его уважал, особенно любил его замечательный голос, который можно сравнить только с голосом Муслима Магомаева. Я бы сказал, что голос Николая даже более сильный и красивый. Начальство лагеря часто его просило и заставляло петь. За это немцы награждали его баландой, а иногда и бутербродом. Пленные Николая упрекали, мол, за баланду немцам продался. Может быть, отчасти и так. Но мне кажется, что в песнях он изливал свою душу, в которой накопилось очень много горя.
Когда я пришёл, все уже были в сборе. Я удивился, что мне устраивают проводы. И непонятно, за какие заслуги. На столе три булки хлеба, картофель, немного сыра, немного сала, горох, колбаса и три бутылки спирта. Где, каким образом всё это достали? По всей вероятности, организатором этого вечера был Сидор. Полицаи имели возможность ходить в город, им давали пропуск. Видимо, всё это в городе достали, может быть, кое-что на лагерной кухне (повара с полицаями считались). А где взяли деньги?
Некоторые военнопленные находили на шахтах, да и на заводах металлические трубки из нержавеющей стали. Они резали эти трубки на колечки, обрабатывали, и получались кольца, похожие на серебряные. Другие пленные доставали резину и брезент и шили из них чувяки. Кольца и чувяки немцы охотно покупали (большей частью обменивали на хлеб, маргарин, соль и другие продукты). Предполагаю, что с помощью военнопленных пустили в оборот чувяки, кольца и таким образом раздобыли драгоценные для того времени яства для стола.