На второй день я встретился с капитаном Малининым (или Малиновским, точно не знаю). Но хорошо помню, как он сказал, что его отец не то генерал, не то маршал и занимает в Красной армии видную должность. А сам капитан Малинин попал в плен по несчастью, но как это произошло, он не говорил. Капитан предупредил меня, что среди нас есть доносчики, и надо быть осторожнее. Пожурил меня по поводу вчерашнего выступления. Он мне понравился: симпатичный молодой человек, высокого роста, статный, крепко сложенный, чувствуется воинская выправка. Капитан мне наедине признался, что является командиром подпольного формирования военнопленных лагеря, что надо быть начеку. Вот-вот придут союзники, и мы должны вести подпольную работу, по сигналу обезоружить комендатуру и идти навстречу освободителям.
Дортмунд
Через несколько дней меня комиссовали и в сопровождении конвоира отправили в Дортмунд. Здесь порядки были те же, что и в других лагерях. Но отчасти мне повезло. Я встретился с полицаем, который не был похож на всех других своим поведением.
Его звали Виталий Кутилин. Это молодой человек лет 30-33, высокого роста, широкоплечий, крепкого сложения. Светлое лицо, тёмные волосы, светящиеся глаза, приятная улыбка, одним словом, обаятельный и на вид интеллигентный. Обычно он ходил во френче, брюках галифе защитного цвета и сапогах. С ним было приятно поговорить, как с человеком эрудированным. Плётка, как и у всех полицаев, имелась, но он её почти не носил. Он числился не только старшим полицаем, но и русским комендантом лагеря. К пленным относился строго, но не бил и старался не обижать.
Как-то мы с ним разговорились, и я узнал, что он родом из Ростова-на-Дону, учился в Ростовском университете на 4-м курсе исторического факультета. В 1937 году его отца посчитали врагом народа и ликвидировали, а за это Виталия Кутилина исключили из университета. Он выразил недовольство руководителями партии и правительства. Но, с другой стороны, верил, что это временное явление, и беззаконие творится по какому-то недоразумению.
Когда я сказал, что в 1936-1938 годах учился в Ростове на рабфаке при университете, он обрадовался, как земляку. Поэтому давал мне добавку баланды, иногда приглашал к себе. Я немного ожил. Если человек не испытывает сильного голода, у него возникают духовные потребности и, в первую очередь, желание размышлять, передавать знания, общаться с людьми, делиться мыслями, взглядами. Так получилось и со мной. Я стал больше говорить, больше общаться с людьми и высказывать свое мнение об окружающей жизни и происходящих событиях.
В семь часов вечера бараки запирали, пленные забирались на нары. Я спал на верхних нарах. Тишина. Все молчат, но никто не спит – еще рано. Все ждут, когда кто-нибудь начнет говорить. Рассказывали многие и всякую всячину. Частенько приходилось это делать и мне. Вспоминал разные истории из жизни, сказки, интересные отрывки из романов и повестей и незаметно переходил к политике, философии и к происходящим событиям.
Настроение у меня повысилось: я встретился с хорошими людьми – комендантом лагеря Кутилиным, врачом Крыловичем, бывшим наркомом сельского хозяйства Белоруссии, Минским и ещё одним врачом, фамилию которого забыл.
Доктор Крылович – человек серьёзный, степенный, в беседе не допускал нецензурных и нетактичных выражений. Если Кутилин отличался от других своим высоким ростом, то Крылович ничем не выделялся, небольшой рост делал его незаметным в массе пленных. О его способностях как врача ничего не могу сказать, но он обладал способностью распознавать, кто чем «дышит». Он мне очень понравился. Доктор никогда не смеялся и не улыбался, как Кутилин. Шуток не любил, но в нём чувствовалась какая-то притягательная сила. Он взвешивал каждое слово собеседника, но не всегда делал выводы, они оставались где-то в глубине души или проявлялись практически, в действиях. Доктор Крылович работал в санчасти лагеря и одновременно обслуживал военный госпиталь, находившийся недалеко от лагеря. После первой же встречи он предложил мне свою материальную помощь.
У читателя может возникнуть вопрос, почему некоторые пленные оказывали мне материальную и моральную поддержку. Во-первых, советские люди – самые гуманные, и оказавшись в беде, они старались помочь друг другу. Во-вторых, в плену стихийно сложилась классификация людей: очень нужные, просто нужные и ненужные. К очень нужным людям относились: подпольщики, партийные работники, командиры Красной армии, учёные, учителя, инженеры. К нужным – рабочий класс и крестьянство. К ненужным – предатели, доносчики, полицаи. Очень нужных старались спасти в первую очередь. Разумеется, эти люди не просили о помощи, не рассказывали, кто они такие. Кому нужно – узнавали сами. Кроме Козырева, почти никто не знал, что я учитель. Однако при первой же встрече доктор Крылович решил помочь мне (как говорится, у них было чутьё). Он часто приглашал меня в госпиталь на обед. Однажды я заглянул в палаты, и увидел ужасную картину: на койках сидели и лежали немецкие фронтовики. Они напоминали мертвецов, которых откопали на кладбище. Многие без ног, без рук, с выбитыми глазами, челюстями, с повреждениями черепных коробок. В палатах стоял стон; некоторые проклинали тех, кто затеял войну.