Однажды я где-то раздобыл сырую картошку. В это время по бараку проходили полицай Володька и повар Васька. Я сидел на корточках и пёк в печке картофель. Володька ударил меня три раза резиновой плёткой, а Васька-повар врезал мне ногой в бок и в голову так, что я был не рад картошке. Я попросил товарищей показать, где находится Васька. Оказалось, что он в другой зоне лагеря. Мне пришлось взять пропуск в комендатуре лагеря.
И вот мы с товарищами проходим по баракам, заглядываем под нижние нары. И что же вы думаете – там, лежит на полу Васька, прячется, боится разоблачения. Мы его подняли и привели в комендатуру. Об этом заранее доложили начальнику лагеря и особого отдела. Начали допрашивать Ваську и меня. Повар от всех своих грехов отказался. Но, к счастью, свидетели подтвердили, как Вася пленным не доливал баланды, недодавал маргарина и хлеба (хотя и так паёк был мизерный), как избивал пленных плёткой. Ему дали 25 лет тюремного заключения.
В сентябре месяце я проходил фильтр: нас допрашивали, заполняли карточку, документы, мы писали биографию. Через несколько дней объявили, что документы потерялись, что заново надо снимать допрос. Этот трюк МГБ задумало с определённой целью: проверить, а не сбрехнули ли пленные. Через несколько дней после допроса нас отправили в Бранденбург. Там тоже допрашивали. Всех учителей отправляли на Родину.
В Бранденбурге на воротах было написано: «Язык мой – мой враг». Я смотрел, как демонтировали какой-то завод. Однажды недалеко от завода полковник ударил военнопленного по заднице несколько раз. Я был в шоке.
По дороге на Родину эшелон остановился в Берлине. Ребята высыпали из вагонов, начали готовить в котелках варево из гороха и концентратов. Некоторые после еды побежали в продуктовый магазин, который был набит советскими товарами. Подошёл ещё один эшелон. До меня донёсся французский говор. Понял, что это французы. Многие из них высыпали из вагонов. Это бывшие легионеры, попавшие к нам в плен. Спросил одного: «Как вам жилось в СССР?» – «Нас плохо кормили», – отвечает француз. «А вы знаете, как кормили нас? Морили голодом. Кормили баландой из брюквы со всякой дрянью, попадались даже лягушки и черви», – отпарировал я.
На этом наш разговор закончился. Вернулись ребята из магазина. Делились впечатлениями. Глаза у них разбежались от большого ассортимента товаров. На какой-то станции наш эшелон остановился рядом с другим. Я вышел из вагона, смотрю: патрули с автоматами охраняют состав, люки на товарных вагонах затянуты колючей проволокой, а за ней виднелись лица. Я хотел подойти поближе к вагонам. Но патрульный направил автомат на меня и закричал:
– Не подходи, дам очередь!
– Не дури, устав знаем и на передовой были. Я остановился и обратился к одному заключённому с вопросом:
– За что же вас за проволоку посадили?
– За то, что воевали, защищали Родину – ответил молодой красноармеец-фронтовик.
– А всё-таки конкретно, за что?
– За мародёрство, грабёж, изнасилование. Я себя считаю невиновным, но всё равно угодил сюда.
– Все рядовые?
– Почему? Есть с нами и лейтенанты, и майоры, и полковники, и даже генералы.
– Куда же вас везут?
– В Рыбинск.
На этом разговор закончился. Дали сигнал отправки нашему эшелону. Я побежал к своим.
В вагоне я долго думал об услышанном. Вспомнил медосмотр в Премнитце. Нас строго предупредили, что перед отправкой на Родину каждый пленный обязан пройти медосмотр. Пришлось ждать своей очереди. А ждать, как известно, всегда тягостно и трудно. Рядом стояло одноэтажное длинное здание. Мне стало любопытно, что же там находится, дай, думаю, загляну туда. Вхожу. По длинному коридору расхаживает патрульный с автоматом. Он грубо гаркнул на меня: «А ну марш отсюда!» Я ответил: «Не ори, много я таких видел». В этот момент в комнате в конце коридора с правой стороны возник шум. Патруль поспешил туда. Я этим воспользовался. Слева от меня была дверь. Я постучал и вошёл в комнату. На трёхъярусных нарах лежали мужчины, молодые женщины и девчата. Я остановился в недоумении и спросил: «Что это за комната? Почему вы оказались здесь вместе?» Один сказал: «Чёрт нас попутал». А другой крикнул: «Мы венерики!» Я спросил: «А от кого же подхватили?» Мужчина средних лет со злостью огрызнулся: «А тебе что надо? Ишь, какой любопытный!» Молодой парень его перебил: «От кого, от кого, не знаешь, что ли от кого – немцы да французы». Женский пол молчал. В коридоре послышался стук сапог. Я открыл дверь и выскочил наружу, словно меня ветром сдуло.
Почему-то вспомнил тюрьму в Бранденбурге. Такой огромной я больше нигде не видел. Описать её подробно не могу, ведь прошло почти сорок лет, но кое-что запомнил. Тюрьма представляла собой очень большое здание в четыре или пять этажей. Длинные коридоры, по обе стороны камеры. На территории тюрьмы располагались производственные цеха. Тюрьма огорожена со всех сторон широким кирпичным забором высотой в несколько метров. Кажется, на четвёртом этаже (к сожалению, забыл номер камеры) в 1944 году сидел немецкий коммунист и депутат рейхстага Эрнст Тельман. У камеры стоял наш часовой. В дверной глазок видны деревянный топчан, который днём поднимали и привязывали к стенке, кружка, одеяло, маленький столик и стул. По рассказам жителей, Тельмана расстреляли в августе 1944 года. Сейчас не помню, с какой целью нас туда привели.