Так ничего и не уяснив и досадуя поэтому на себя, Груздев сказал:
— Ну что же, Любовь Георгиевна, поздравляю вас с вступлением в наш коллектив. Мой вам совет: взять курс поближе к прямому производству. Народ у нас хороший. А инженеры нужны, особенно экономисты. Теперь им принадлежит чуть ли не главная роль.
Люба улыбнулась, не раскрывая полных губ, вскинула ресницы и посмотрела выпуклыми черными глазами на Груздева.
— По крайней мере, так нам внушали в институте.
— А на практике не ощущали?
— Да не очень, — снова улыбнулась Люба. — На практике к нам относятся совсем по-иному. Смотрят, как на инженеров второго сорта. Или как на бухгалтеров.
— Было, чего греха таить. Теперь дело меняется. Экономисты и бухгалтеры выходят на главные позиции. Теперь успех дела зависит от них. Во многом. И благополучие работников — тоже. Словом, к нам вы явились в самую благоприятную для вас пору. Так с какого числа оформим приказ?
— Чем скорее, тем лучше. Сидя дома, здесь можно умереть от скуки.
— Дома — конечно. А вообще-то наш Речной самый веселый город, по-моему. Новенький, молодежный. Насчет скуки не согласен с вами в принципе. Что такое скука? Безделие это. Тому, кто любит работать, да еще с огоньком, с такой особой, как скука, встречаться не приходится. И вам от нее советую держаться подальше. Конечно, когда нет цели, дела, которым живешь с утра до ночи, — другой разговор. Высокопарно?
— Немножко.
— Зато правильно. Напишу я на вашем заявлений — с завтрашнего дня.
Груздев взял неловкими пальцами ручку, написал резолюцию и протянул листок Любе. На лице его не было воодушевления, ему было вполне ясно, что случай с Костровой как раз тот, когда специалист, вновь поступающий на стройку, долго не проработает, в коллективе не приживется, что зря он скрепил своей подписью эти слова: «В приказ…» Они значили что-то в судьбе многих других инженеров и ровно ничего не определяли для Костровой.
— Вот возьмите. Окончательно вопрос о должности и месте работы решите с Евгением Евгеньевичем Коростелевым. Он у нас — за главного остался. А сам главный… — Груздев устало прикрыл веки. — Сам главный наш инженер в да-а-лекой Африке. Огромнейшую стройку контролирует. Вот куда мы шагнули, Любовь Георгиевна. К египетским пирамидам. А вы говорите, скучно. Да…
Он отвел взгляд в сторону и, постукивая пальцами по столу, выключился из разговора. В его воображении живо предстал главный инженер Сергей Петухов. Вот он стоит на краю скалы, сам словно высеченный из камня такого же светлого, как скала, — крепкий в плечах и во всем теле, в белой рубахе с рукавами, засученными до локтей. Стоит под безоблачным кавказским небом, размахивая руками, как сигнальщик, кричит что-то беззвучно… А вот спорит на техсовете, доказывает свою правоту так убедительно, что никто не пытается ему возразить… Петухов… Петухов… Петухов-Мамаладзе. Еще в Закавказье грузинские рабочие переиначили его фамилию на свой лад, за глаза и в глаза называли Мамаладзе, что на их родном языке тоже означало Петухов.
Перекочевавшие сюда, на Урал, немногочисленные южане-строители привезли с собой эту кличку, и она закрепилась за Петуховым как непременная приставка к фамилии. Так и звали его — Петухов-Мамаладзе, только теперь уже не в лицо: не кем-нибудь он стал — главным инженером, да и не Грузия здесь, и стройка не чета той. Огромная стройка, и река могучая, полноводная, и каждый, кто причастен к их судьбам, — величайшее дело творит… До Костровой все это никак не доходит. Надо бы вернуть ее, еще раз потолковать обо всем с начала, но звонки, звонки… Они кружили над телефонным столиком, требовали ответа на многие вопросы, решение которых нельзя отложить.