— Ничё мужик, — покачав головой и задумчиво улыбнувшись, согласилась Катя. — Такого приручить можно. Аж бы не наскучил. — Ее улыбка стала озорной. — Ты не думай, что он тюлень какой-нибудь. Жарконько приходится! Это уже тебе по секрету: считай, что к марту рожу.
Все это Катя высказала затаенно, чтобы никто посторонний не мог услышать, и потому вздрогнула, когда неожиданно скрипнула дверь. Катя оглянулась и увидела соседку Нину, которая имела привычку входить без стука и предупреждения.
— Ну, пташки перелетные, вы еще тут? — оглядывая комнату, спросила Нина.
— Куда торопиться? — недовольно ответила Катя и вытянулась на матраце, подперев руками затылок.
— Конечно, теперь вам торопиться некуда. Однако быстро же вы обкрутили своих мужчин.
— Могли бы еще быстрей, перед людьми совестно.
— Это тебе-то совестно? Когда уезжаете? — уже по-деловому спросила Нина.
— А что, комнату облюбовываешь?
— Да, она, пожалуй, побольше моей. По крайней мере — квадратная. У себя я ничего не могу толком расставить.
— Давай, расставляй. И комната побольше, и везучая. Сразу замуж выскочишь.
— Очень нужно! — скривив губы, ответила Нина. — Во всяком случае, гармониста всегда найду.
— Не гармониста, а баяниста, тюха.
— Какая разница! То и другое — не мой план.
Не обращая внимания на Катю, она прошлась по комнате, как бы примеряясь к площади, остановилась в дверях и сказала Лене:
— Когда будете уезжать, занесите мне ключ. С комендантом я договорилась.
Нина ушла не простившись.
— Цапля длинноногая! — выругалась Катя. — Вот не нравится она мне и все тут. Теперь-то хоть не будет мозолить глаза. Все ей не так, все мало. Прибарахлилась выше головы и снова рот разевает. Повсюду мосты навела, что хошь достанет…
— Не завидуй.
— А я и не завистливая. Зла на них, ловкачей, нет. Мне вот всю дорогу самой биться приходится, а она, как лебедь, по жизни плывет, шеей покручивает и свысока поглядывает. «Я, мол, вам не ровня. Где вам до меня?»
Послышался осторожный стук в дверь.
— Давай! — крикнула Катя, вставая с кровати. — Заходи, залетушка!
В дверную щель просунулись сначала голова, а потом угловатые плечи Бориса.
— Ну как, собрались?
— Собрались, Боренька! Бери чемоданы и — айда…
Он взял чемоданы и пошел к выходу.
— Борь, приди еще разок. Тут еще три короба наберется.
Катя стала вытаскивать из стенного шкафа зимние и демисезонные пальто, обувь, плащ, затем из самого дальнего угла вынула малиновое стеганое одеяло — приданое, самой себе приготовленное. Развернув его и погладив рукой шелк, она сказала:
— Ну вот, а ты говорила, зачем покупаю. Не век казенным укрываться.
Взяв в охапку одеяло и одежду, Катя пошла к выходу, а Лена все еще перекладывала с места на место уже сложенные вещи, стопки книг и не торопилась уходить. Ей не жаль было расставаться с комнатой, но переезжать в общежитие для молодоженов тоже не хотелось. Она сама не могла объяснить себе — почему? Возможно, будь сейчас здесь Петр, она не испытывала бы такой неопределенности. При нем все как-то делалось само собой и времени для раздумий не оставалось. Но Петр был в Москве, второй раз после Катиной свадьбы, которая неожиданно для Лены изменила и ее жизнь.
По мнению Лены, в этот раз ехать Петру в командировку было совсем необязательно. Просто не оказалось на месте никого другого, он упросил Лену поговорить с Груздевым о том, чтобы послали его. Поворчав немного, Илья Петрович согласился. «Не ему, конечно, полагалось бы ехать, а моему заместителю, да что поделаешь, коль старик на пенсию просится. Пусть едет твой Норин. Только чтоб подарки тебе привез! Слышишь?»
Все было бы ничего. «Неделя пройдет быстро, — думала Лена. — Не успеешь оглянуться». Но зачем ему нужна была эта командировка? Неужели разговор, который ей пришлось случайно услышать, был правдой?
Присев на стул, Лена пыталась восстановить в памяти этот разговор дословно. Говорили двое, в коридоре, рядом с открытой дверью приемной.
— Тебе непонятно, что такое Норин? Подхалим и карьерист!
— Напрасно! Просто энергичный работник. Человек дела. Мы завидуем тому, что у нас нет таких качеств.
— Завидовать карьеристу? Уволь! Да такой не моргнув глазом перешагнет через тебя, через любого, чтобы подняться хотя бы на одну ступень.