Груздев сомкнул веки. Нина посмотрела на его спокойное лицо, кивнула сестре, и обе они тихо вышли из палаты.
Петухов приехал. Надежный и неутомимый соратник. Милый Петухов, милый Серго Мамаладзе, правая рука. Теперь стройка не без хозяина. Он все учтет, все взвесит и всех заставит крутиться. Хорошо! Кáрги — как говорит Петухов. Поскорее бы выбраться отсюда. Вместе с Петуховым, вместе со всеми торопить дело. И весной, обязательно весной — на полгода раньше срока — поставить под нагрузку все агрегаты. Это возможно! Так было на всех реках. Приходили на тихую воду, оставляли водопады гидростанций. Необычное всегда начинается с обычного и кончается тоже обычным. Стеклянная струя падает в дымящийся от брызг круговорот, а там, двумя километрами ниже, река не сморщена ни одной рябинкой, снова зеркальна, снова отражает луговой и горный берега, каждое облачко, как бы высоко ни забралось оно в небо.
Но река уже поработала на людей, отдала свою силу, и еще много ее там, за насыпной плотиной… Насыпной. Зря упорствовали некоторые негибкие умы. Насыпные все-таки самые дешевые и самые прочные в настоящее время.
В настоящее время… Летит же оно, время, удивляет. И не представишь себе, что станет на земле через десяток лет. А уж о близком дне двухтысячного года, в который не заглянуть, — и говорить нечего. Но интереснее — сегодняшний: он соединил совсем недавнее время лучины и свечи с блеском электросвета и бог знает с какими чудесами техники; интереснее потому, что труднее, обычнее, потому, что в этот, сегодняшний, день укладываются камни фундамента необычной, неведомой жизни и накапливается энергия для нее. Поскорее бы выбраться отсюда и строить, строить этот фундамент.
…Надо во что бы то ни стало вобрать как можно больше воздуха, вдохнуть во всю полноту легких и вытеснить боль, которая сжала сердце. Надо сделать этот вдох, иначе мелкое дыхание угасит жизнь.
Воздух! Какой воздух был там, в верховьях реки! Многих рек. Узких и широких, вода которых как будто бы стоит на месте и — мечется, огибая валуны, кружит в воронках, сыплет холодными брызгами в лицо. И шумит, рокочет, словно реактивный двигатель. Гул нарастает до предела и переходит в свист, потом становится глухим, как гудение непогоды за окном.
Груздев провел рукой по лбу, вытер капли пота. Он забыл о том, что лежит в больнице, и даже о том, что находится в Речном. Как будто бы и не приезжал сюда, и небо лад ним не было уральским, как не было оно украинским и кавказским. Просто — небо, чистое и высокое, полное воздуха, просвеченное солнцем, — от прозрачных краев редких облаков до золотистых бликов на воде.
Глава восемнадцатая
ТРУДНЫЙ ДЕНЬ
В городе второй день не утихала вьюга. К вечеру ветер стал еще сильнее. Он свистел так яростно, что казалось, напрягал последние силы, стремясь снести все на своем пути.
Ветер гулко ударял в стену. Оконная рама скрипела, дребезжали стекла, каждый раз настораживая Катю. Она поднимала глаза от вязанья, смотрела на запорошенное, промерзшее доверху окно, потом — на Лену.
— Что делается! Вот-вот дом опрокинет!
Лена не отвечала, сидела на узкой железной кровати, обхватив руками колено, и словно не слышала, что творилось на улице, что говорила подруга.
— Погляди, Лен, чем не ползунок? Получается? — Катя засунула руки в короткие вязаные брючки и прокомандовала пискливо: — Ать-два… Представляешь, это я-то, Катька, рожать буду! Смехота! Как думаешь — страшно?
Вновь ничего не ответив, Лена взяла из рук Кати ползунок, разложила его у себя на коленях.
— Я вот все о том же, — продолжала Катя, — может, зря ты ушла от этого типа. Если бы он гулял или о доме не думал, а то ведь вроде бы заботился. Шут его знает. Петя, конечно, себе на уме. Но разве сразу разберешься?
— Не надо об этом. Я все правильно сделала. И думаю сейчас совсем о другом.
— О работе небось?
— И о работе, и об общежитии. Получилась какая-то сплошная ерунда. Будто глухие все или ничего понять не хотят. И ведь прошу-то самую малость — перевести в бетонщицы. Дать место в общежитии. Подумаешь — проблема. Эх, если бы не заболел Илья Петрович!..
— А ты сходи в больницу, поговори.
— Ходила. Не пустили. Ему даже свежие газеты не передали, вернули назад. Жена, говорят, дежурит по ночам.
— До чего человека довели, — вздохнула Катя. — По мне все разно, какое начальство, но скажу… но скажу прямо: такого, как Груздев, не скоро встретишь. Сколько раз к нам на блоки приезжал. С каждым здоровался. А помнишь, когда мне стукнуло двадцать пять?! Личное поздравление прислал. И как узнал только? Удивляюсь!.. Ой, что это? — боязливо спросила Катя, вновь покосившись на окно. — Кажется, все сметет — и клубишко наш, и пристрой. Как-то там Борис? На открытом воздухе работает.