— Какой-то не такой вы сегодня, — сказал Борис. — Все равно, что отсутствуете…
— Так, ничего, — ответил Василий. — Сон видел, как всегда сумбурный: сначала Любу, потом Лену… И, представьте, — Коростелева. Снится в последнее время всякая чепуха.
Борис хмыкнул, посмотрел по сторонам и тихо присвистнул.
— А сон-то в руку, Василий Иванович. Поглядите. Ведь это же Коростелев стоит. Во-он, на обрыве. Как памятник. Станцией, знать, любуется. Сматываться вознамерился, а станцию бросать жаль.
В стороне от дороги, на ее крутом изгибе, действительно стоял Коростелев. Он был в светлом прямом плаще, в руке держал шляпу и был столь недвижим, что и в самом деле напоминал памятник.
— Подойдемте, поинтересуемся, о чем он тут раздумывает, — предложил Борис.
— Думы его известны, не будем мешать.
Они повернули за угол и оказались на небольшой площади старого поселка. Дальше плотно стояли новые большие дома, начинался центр города, а здесь, чуть отступая от тротуара и замыкая площадь, вытянулось одноэтажное здание, обшитое досками и оштукатуренное. В нем, с первых и до последних дней стройки, помещались партком и его библиотека.
Два средних окна были распахнуты. Василий увидел плотную фигуру Соколкова, хотел было окликнуть и поздороваться с ним, но передумал: надо сначала выполнить просьбу Бориса и успеть к открытию магазина.
Задержаться им все же пришлось. Позади, взвизгнув тормозами, остановился «газик». Из него вышел Петухов и сразу направился к Василию.
— Вот кого давно не видел! Гамарджоба — здравствуйте, Василий Иванович! Если б сейчас не встретил, все равно бы нашел. Позарез нужны!
Он сунул руку и Борису, назвал ему себя. Борис растерялся и выговорил не сразу:
— Борис… Сергеевич.
— Очень хорошо! Кáрги, как говорят братья-грузины. Куда направились, на субботу глядя?
Василий объяснил: идут покупать радиолу.
— Зачем покупать? — удивился Петухов. — Кому покупать? Сейчас не покупать — продавать надо! Стройка на финише, о другой пора думать. А ну, идемте! Заходите, Василий Иванович, и вы, Борис Сергеевич. Потолкуем вместе с Соколковым, авось дотолкуемся до чего-нибудь полезного. Прошу!
Петухов пропустил в дверь Василия и Бориса и затопал вслед за ними по деревянному полу коридора.
Соколков ходил в кабинете между беспорядочно стоявшими стульями, на которых лежали стопки книг и папок для бумаг. Увидев вошедших, он бросил потухшую папиросу в урну и заулыбался, как всегда широко и радушно.
— Вот это компания! Сбрасывайте свои доспехи, рассаживайтесь. Если не ошибаюсь, лэповец? — обратился он к Борису. — Как же, как же, встречались. Не в такую, само собой, весеннюю благодать. Вьюжило, помню, примораживало. Зато запомнилось крепче. Лэповцы нас не подводили никогда.
— Не подводили, а вот теперь подводят, — хитро прищурясь, вставил Петухов. — Еще как! Мы собираем костяк лучших рабочих на новую стройку, а вот эти белоручки радиолами обзаводятся, оседло жить хотят. Как ты смотришь, Валентин Александрович, порядок это?
— Так ведь вольному — воля, — развел руками Соколков. — Да и не приглашали их, видно, по-настоящему.
— Особое приглашение требуется?! А кто вот эту девушку приглашал? Она уже там бригаду сколотила, скоро первый бетон класть будет.
Петухов достал из бокового кармана сложенную вчетверо бумагу, расправил ее. Василий насторожился, возникшее вдруг предчувствие подсказало ему, что девушка, о которой шла речь, была — Леной. И в своем предположении он не ошибся.
— Сама приехала, — горячо продолжал Петухов. — Без приглашения, инкогнито, можно сказать. Вы знаете, сколько я бился, чтобы получить эту бумагу?.. А кто ее, думаете, подписал? Лучшая наша бетонщица Лена Крисанова. Какой заводилой тут была, а там — как будто подменили. Не буду, говорит, писать никакого обращения. Не хочу и все! Спрашиваю, почему? Молчит, как воды в рот набрала. Еле убедил. И вот — пожалуйста: обращение ко всем девушкам Речного, ко всему рабочему люду. Всех своих подруг неоседлых призывает строить новую ГЭС. Это же, черт побери, здорово! Возьми, Валентин Александрович, — он протянул бумагу Соколкову, — опубликуй в многотиражке. Только не тяни: бетонщицы нужны уже сейчас. Или тобою овладели местнические интересы? — Петухов повернулся к Василию. — Вы слыхали, Василий Иванович, Валентина-то Александровича в секретари горкома прочат.