Все улыбаются, и сам Розенблюм тоже.
— А я, ребята, как вернусь на гражданку — махну на целину: корешок у меня там работает,— говорит солдат, которому так по нраву климат Подмосковья.
— А я — к себе, на Кольский,— вздыхает Ильин.— Снова рюкзак, молоток — и в горы. Эх, если бы вы знали, какая это чудесная штука — геология!
— А ты куда? — обращается один из солдат к Таланцеву.
Вопрос застаёт его явно врасплох.
— Не знаю,— отвечает он.
— Как же так — неужели не знаешь? — удивляется Османов.
— Ничего, ещё есть время подумать,— усмехается Ильин, а про себя думает: «Странный парень этот Таланцев. Что у него на душе? Какое у него прошлое?.. Знаю — из Москвы, учился в институте, и всё, пожалуй...»
— Я вот думаю,—говорит Таланцев:— Матросов, Гастелло... Ну, были люди, как люди, как все мы, имели хорошие и дурные качества характера,— ведь идеальных людей нет... И вот — совершили подвиг.
А я — смог бы? — Он вынул из костра уголёк, быстро сжал его в кулаке и сейчас же далеко отбросил, замахав рукой в воздухе.— Вот,— сказал он,— не сумел уголёк в руке удержать, а там — жгли раскалённым железом. И — выдерживали...
— Волю надо не так испытывать, — возразил Спорышев.— Скажем, приказал себе идти на марше, не отставая, и идёшь. А уголёк — чепуха...
Привал кончился. Костёр забросали снегом. Построились. Раздалась команда, и батарея снова двинулась в путь.
Сокращая расстояние до Каменной горы, они временами оставляли дорогу в стороне и двигались прямиком через леса, меж холмов, по гладким, как стол, равнинам замёрзших болот.
Неожиданно их путь преградила река. Зима вот уже несколько месяцев властвовала в Карелии, но даже самые сильные морозы так и не смогли сковать эту упрямую речку льдом. Теперь она лежала перед ними — бурная, стиснутая с обеих сторон высокими берегами, местами зловеще чёрная, местами белая от пены, вскипавшей на больших камнях, беспорядочно навороченных в её русле. Невдалеке виднелись остатки моста — уцелевшие сваи.
Солдаты мрачно глядели на реку, стянутую в выемках берега ледяными наростами.
— Как же теперь? — спросил кто-то.
Ему не ответили.
— Был мост — да сплыл,— сказал Спорышев.— Снесло, наверно.
— И так бывает,— задумчиво проговорил командир роты.
Пока офицеры и сержанты совещались в сторонке, солдаты присели и закурили.
Положение и в самом деле было сложным: поблизости ни одного большого дерева; только на той стороне начинался лес, и на обрывистом берегу прямо над водой, росли две ели, высокие и стройные.
— Если бы их на эту сторону,— мечтательно сказал Розенблюм,— тогда дело было бы в шляпе: подпилили, перекинули через реку — и мост готов!
— Если бы да кабы...— устало буркнул Османов.
— Или — будь мы на том берегу...
— Будь мы на том берегу, тогда и реку переходить незачем было бы,— сердито проворчал Ильин. Он не терпел праздной болтовни.
Розенблюм обиженно умолк.
— Перебраться бы на ту сторону двоим да подпилить ели,— сказал Трофимов.
— О том и речь,— отозвался Ильин.
— А ты попробуй, переплыви,— ехидно поддел его Филиппенко.
— Прикажут — и ты переплывёшь,— спокойно ответил Ильин.
— Дураков нет,— усмехнулся тот.— После такого купанья и санчасть не вылечит.
— И всё-таки — прикажут — и переплывёшь.
— Прикажут! — засмеялся Таланцев.— Ты, знаешь, Ильин, ты — такой же как Дуб, только с философией!
— Это не так уж плохо,— сдерживая раздражение, ответил Ильин.
Пока они курили, то, о чём большинство из них не могли подумать всерьёз, обсуждалось их командирами, как единственный выход.
— Во время войны,— стряхивая пепел с кончика папиросы, сказал капитан Волков,— мы форсировали не такие реки...
— Где вброд, где вплавь,— прибавил командир первого взвода.
— Здесь можно перебраться по камням,— сказал командир второго взвода, указывая на гряду камней, пересекавшую реку. Некоторые из них торчали на поверхности, другие были покрыты водой. Течение в этом месте было особенно бурным.
— Здесь можно и голову свернуть,— возразил ему первый взводный.
Они заспорили.
— А вы как думаете!—спросил капитан младшего сержанта Дуба.
— Думаю — можно попробовать,— нерешительно произнёс Дуб.
— Нужно попробовать,— подтвердил капитан, делая ударение на слове «нужно» и глядя Дубу прямо в лицо.
Дуб почувствовал, что, подав предложение, он уже как бы заявил о готовности выполнить его, а в тоне, которым командир произнёс «нужно попробовать», ему слышался приказ. И взгляд в упор — властный и требовательный — было тоже приказом. Так само собой получилось, что он произнёс: