- Стрелок-радист, у вас прибор скорости работает? Что-нибудь показывает?
- Нет! Все барометрические приборы по нулям. Сижу в кабине, как в мешке.
- Штурман, что у вас?
- Электроцепь обогрева в порядке. Дело не в ней. Командир, может быть, перейдем на аварийное питание приборов?
- Можно. Но зачем? На бомбометание лететь на аварийной системе питания не хочется. Не война, слетаем в другой раз. А переключим систему, можем неисправность "потерять". Радиовысотомер, авиагоризонт и обороты двигателей вполне заменяют своими показаниями высотомер и указатель скорости полета... Подработаем топливо, чтобы полегче машине было, и сядем.
Окончательно успокоившись, Сохатый послушал, как другие экипажи докладывали по радио о ходе и месте своего полета, после чего и сам связался с землей.
- "Тобол", я - "Иртыш" - первый. На полигон не иду. Неисправность обнаружилась небольшая. Сделаю три круга над аэродромом и буду садиться.
...Сорок минут слепой облачной темноты: жизни в движении, жизни на скорости, которую невозможно определить привычным методом, хотя от знания этой скорости зависит управляемость самолета, несущая способность крыла и в конечном итоге благополучие экипажа, - показались Сохатому несоизмеримо длиннее многих его дальних полетов. Он старался пилотировать бомбардировщик с ювелирной точностью, исключающей малейшие отклонения, подбирая оборотами такую желаемую скорость полета, которая бы находилась достаточно далеко от минимальной допустимой, грозившей лишить самолет опоры в воздушной среде, превратить его в инородное, беспорядочно падающее тело.
Летая по кругам, Иван перебрал в уме сотни посадок, выполненных в таких же примерно условиях, натвердо определился в нужных режимах работы двигателей на снижении и продиктовал цифры Донцову, чтобы садиться, как он часто говорил, в две руки и четыре глаза. В эти же непростые минуты он пытался представить все разъемы, перегибы и сочленения системы питания прибора скорости, чтобы найти наиболее вероятное место повреждения, но так и не смог прийти к определенному выводу.
Иван решил после посадки не говорить инженерам и техникам об отказе до утра, чтобы при солнышке с большей достоверностью отыскать причину неисправности.
- Штурман и радист, для всех до утра неисправен бомбардировочный прицел. Если скажем об отказе прибора, то в ночной спешке специалисты могут испортить исследование редчайшего случая.
...Полет закончился благополучной посадкой. Освободив полосу, Сохатый облегченно вздохнул, хотя еще и не избавился полностью от напряженности, слишком свежи были в памяти ощущение подстерегающей опасности, выматывающая силы борьба с собой, желающим во что бы то ни стало добавить двигателям обороты, поставить их больше, чем определял разум и опыт.
Утром причина отказа была найдена: в динамическое отверстие приемника воздушного давления, куда при полете набегает встречный поток воздуха, попал осколок кирпича. Красный цилиндрик по диаметру совпал с размерами отверстия без малейшего зазора.
Жить
Середина мая.
Без малого год идет Великая Отечественная. Без малого год сражается в огненном небе войны лейтенант Сохатый. Закаляется его воля.
Немецко-фашистское командование сумело остановить наступление войск Юго-Западного фронта и нанесло неожиданный контрудар. Позже Ивану Сохатому и его однополчанам станет известна директива ОКБ No41, изданная в апреле 1942 года. Гитлер требовал: "...на южном фланге фронта осуществить прорыв на Кавказ". В ней же одной из целей наступления был назван Сталинград, что и предопределило направление главного вражеского удара. В кровопролитных боях на земле и в небе войска фронта пытались остановить рвущиеся на восток фашистские части.
Редкий вылет летчиков полка на боевое задание обходился без потерь. Пробоины в "Илах" от огня, зенитной артиллерии и пушек "мессершмиттов" были обычным явлением, хотя к этому "обычному" человеку привыкнуть невозможно.
Полк, как воск на огне, таял в боях. Все меньше оставалось на аэродроме летчиков и самолетов. А пригодные для боя машины были в ранах и латках от снарядов, пуль и осколков, от вынужденных посадок. Полк сражался с врагом, истекал кровью, но стремился сохранить, как только мог, самолеты в строю: промышленность не успевала восполнять потери.
Машину Сохатого тоже не облетел стороной снаряд врага. "Ил" с трудом дотянул до аэродрома и стоял теперь на серьезном ремонте. А Иван, оказавшись "безлошадным", был переведен на положение пилота связи и выполнял обязанности авиапосыльного, что было отнюдь не так просто: фашистская авиация господствовала в воздухе.
Середина жаркого дня. Сохатый летит на У-2 к линии фронта. Во второй кабине у него пассажир - старшина Курыжов. Летят они на место вынужденной посадки, где техники полка ремонтируют штурмовик Ил-2. У каждого летчика свое задание от командира полка: Сохатому привезти Курыжова, а последнему перегнать восстановленный самолет на аэродром.
Лететь было опасно, и Сохатый вел У-2 низко, пряча его в земной пестроте. Со стороны бреющий полет, наверное, больше походил на прыжки и подлеты пугливого кузнечика, пробирающегося к только ему одному известной цели. Истребители врага то в одном, то в другом месте рыскали в воздухе. И чем ближе подлетал Сохатый к фронту, тем больше раздваивалось его внимание, все чаще в голове возникал тревожный вопрос: "Как там за хвостом?" Отвлекаясь от наблюдения за землей, он все чаще поворачивался назад, чтобы видеть, что делается за самолетом... Голова его крутилась на все триста шестьдесят градусов.
На войне шутки плохи: просмотришь врага - ошибку не исправишь. Не умеющего смотреть за небом бьют сразу, в упор и наверняка, потому что вторую прицельную очередь атакующему выполнить иногда в десять раз труднее. Обстановка может сложиться и так, что вторая атака и вовсе не состоится.
Сохатый пробирался на запад, выбрав маршрут подальше от дорог. Дороги с войсками, как магниты, притягивали к себе вражескую авиацию, которая порой штурмовала то одну, то другую колонну, а попасть "под горячую руку" Иван не хотел.
Чувство тревоги не покидало. После стального "Ила" для него уже стал непривычным легкомысленный вид связной стрекозы: ни брони, ни пушек, ни пулеметов, да и скорость мизерная. Вся надежда на маскировку да собственную изворотливость.
Уже три года летал Сохатый на боевых машинах, за плечами уже бои и госпитали, в какой-то степени они вытеснили из его памяти У-2. И теперь Иван как бы вновь узнавал его, видел по-новому. Летел и удивлялся прозорливости Поликарпова, который сделал такую простую машину, надежную и нужную - ничего лишнего, и все есть, чтобы летать...
Легонький У-2, безропотно подчиняясь Ивану, шел ниже столбов, прятался за деревенские сады и редкие островки деревьев на полях. В самолете жарко. Казалось, что ниже не земля, а раскаленный радиатор. Горячий воздух врывался в кабины, восходящими потоками безжалостно трепал "кузнечика" за крылья. Самолетик подбрасывало и било о невидимый воздушный кочкарник, как телегу на булыжной мостовой да еще с ухабами.
Линия фронта все ближе: впереди дымы пожарищ, но что горит - издали разглядеть невозможно. Сохатый и Курыжов все старательнее крутят головами, обшаривая глазами небо в поисках неприятеля. Говорить не хотелось, да и не было для этого оборудования. Перекричать же сто двадцать лошадиных сил, вращающих винт, почти невозможно. Уговор один: кто первым увидит врага, тот и подает сигнал опасности.
Когда до предполагаемого места посадки осталось километров пять, Сохатый наметил впереди хорошо заметный ориентир - церковь, чтобы от нее начать поиск где-то тут спрятанного маскировкой штурмовика. Иван знал эти места и не сомневался, что найдет самолет, лишь бы враги не сожгли его.
Но поиск временно пришлось отложить: Курыжов ударил Сохатого по плечу. Услышав сигнал опасности, Иван торопливо обернулся и увидел, что выше их тысячи на полторы метров идет юркая восьмерка осоподобных фашистских истребителей. Мелькнула обнадеживающая мысль: "Пока не видят..." Иван сразу положил машину в левый разворот, выносивший самолет в мертвую зону обзора для неприятеля, прятавший его под вражескими самолетами.
"Обошлось. Разошлись мирно. Надолго ли? - думал Сохатый. - Наверное, патрулируют отведенный им район, ходят вдоль линии фронта над чужой территорией, чтобы не пропустить к себе наши самолеты".