Шофер попутной машины, носатый здоровяк, примерно тех же лет, что и Карцев, нажав на стартер, принялся тут же поносить на чем свет стоит какого‑то завгара. Чем насолил ему тот завгар, разобрать было трудно.
Ехали степью. С утра сыпал снежок. Не то чтобы настоящий, а так, вроде разведчик, прощупывающий слабые места. Посеется и затихнет, повременит, затаившись, и опять запылит, притрушивая серой мучицей подмерзшую землю.
Изрытый тракторными гусеницами проселок тянулся на десятки немеренных верст. Полуторку, повидавшую виды, немилосердно швыряло, шофер, вцепившись одной рукой в баранку, другой переключал то и дело скорости и с ненавистью плевал в открытое окно.
Когда Карцев еще влезал в кабину, он рассчитывал потолковать с ним о том, о сем в дороге. От кого еще узнаешь что‑то интересное, как не от говорливого шофера, который мотается день и ночь по всем направлениям. Но этот носатый знай только матерился.
— Послушай, ты русский? — спросил Карцев, осердясь.
— А кто ж, по–твоему, арап?
— Трудно сообразить, слушая тебя.
— Хы! Интеллигент какой! Мы по–своему, по–рабочему.
— Не умеешь ты ругаться. Даже слушать скучно. Сквернословишь только. Хочешь — научу?
— Хы! Правда? Давай! Во, подкину завгару! — воскликнул шофер с воодушевлением.
— Зовут‑то тебя как?
— Серега…
— Чем это тебе так досадил твой завгар?
— То‑то и оно, что досадил. Взъелся ни за что ни про что! Ты вот стань на мое место, еще не так задаешься. Что я, калымить ездил? Был бы он человек, разве взял бы я машину без спроса? А тут бац! Из‑за паршивой рессоры — приказ на меня. Пересадил на этот драндулет, сам бы на нем в гробу ездил!
— Авария случилась? — продолжал расспрашивать Карцев.
— Какая авария? Говорю тебе: рессора сломалась под корень. Сдуру, проклятая, сломалась. Не расстроился бы я душевно, все было бы в ажуре. Он и знать не знал бы, что я ездил. Понял? А Клавка — аккуратная стерва. Это моя жена. Клавка. Но я ее все равно выведу на чистую воду! Она у меня попляшет! Как, слышь, зовут тебя? Виктор? Как ты думаешь, могут ее за нарушение супружеской субординации того? Ежели застукаю с Мишкой Стыкиным?
— Мишка? А кто это?
— Мишка! Тьфу! Думаешь, министр какой? Так, шоферюга из поселка Венеры. Я почему попух позавчера? Доподлинно знаю: Клавка трали–вали с ним разводит. У тетки своей, Степаниды, встречаются. Что делать? Я, конечно, по газам. Сто кэме по такой дороге, это тебе как? Заскакиваю, а главное — все напрасно. Степанида сидит одна и чаи глушит. Завелся я — спасу нет. На обратном жиманул на всю железку — и хана рессоре. А завгару только бы придраться, пошел шпынять в хвост и в гриву, все собрал в кучу. Разве поймет, козел неотесанный, что у меня тут! — ударил себя кулаком в грудь Серега и на этом закончил пламенный монолог.
Поднявшись на пригорок, Серега остановил машину, вылез из кабины, обошел кругом, потирая с изумлением длинный нос и как бы удивляясь, что «драндулет» еще не рассыпался. Осмотрел автомобиль беглым, но опытным водительским глазом, не упускающим ни малейшей неисправности. Хлопнул дверкой.
— Ладно, переживем как‑нибудь!
— Вот именно, — поддержал Карцев и, чтобы увести беднягу от мрачных переживаний, заговорил о плохих дорогах в здешних местах.
— А кто в них тут нуждается? Повидал бы гы, что тут лет десять назад творилось! Ты бы здесь луковичку паршивую не нашел на закусь! Представляешь, торчит домишко, а кругом ни деревца, ни кустика, даже картошку не сажали! Голословность сплошная. Провалиться мне, ежели я видел хоть одну живую курицу! Чего жрали — уму непостижимо. А ты — дороги… Вот на старых промыслах, что вскоре после войны пустили, там совсем другая процедура. Дороги сплошняком асфальтом крыты, а мы тут матом кроем! И будем крыть еще лет десять! Э–э! Стоп! — спохватился шофер и тормознул. — Во–он, видишь, за бугром? То и есть середавинская бурилка. — Шофер показал на маячившую неподалеку вышку.
Карцев вылез из машины, поблагодарил, крикнул:
— Береги рессоры! — и направился к вышке.
Вскоре навстречу ему показалась двуколка, влекомая косматой лошаденкой. Ездок в брезентовом плаще повернулся в сторону Карцева, из торчащего конусом капюшона выглянуло обветренное лицо с жидкими висячими усами. Скользнув взглядом по военной шинели встречного пешехода, он хотел, видимо, что‑то спросить, но не спросил, только шумнул сердито на лошадь:
— Вье! Куку–р-руза!
Впервые Карцев увидел буровую вблизи. Возле глубокого оврага — вышка на четырех ногах, ржавые баки — емкости, кучи бурой глины, трубы в штабелях; чуть в сторонке — культбудка для вахты и котельная: из дощатого сарая возле вышки слышен гул дизелей. Над черной трубой котельной — едва приметный дымок, людей не видно нигде.