Нюшка — тоже племянница и личный осведомитель Степаниды — конфиденциально сообщила, что не далее как третьего дня Пашка демонстрировал похищенный снимок в школе, причем нахально хвастался, якобы летчик на карточке — его старший братан.
Карцев свистнул через забор, поманил братца–самозванца к себе, но тот не отозвался, стоял, прислонившись плечом к стволу дерева, и грыз со скучающим видом морковку.
Подойди сюда, дело есть! — позвал Карцев еще раз.
Пашка посмотрел на него с подозрением, прикинул на глаз расстояние до изгороди и остался на месте.
— Скажи‑ка мне, приятель, когда зацветает твоя вишня?
— Чего?
Ты что, глухой? Вишня, спрашиваю, когда зацветает?
Мальчик покосился недоверчиво на Карцева и запустил огрызком моркови в петуха, разгребавшего мусор в углу двора.
— Моя — зацветет завтра…
— Вот сопляк! Всыпать тебе за вранье…
— Все бы только всыпали… . — шмыгнул тот обиженно. — А то что вон на окне?
Карцев посмотрел, куда показывал пальцем Пашка. На подоконнике в избе вцднелась банка с ветками зацветающей вишни.
— Ишь ты! — улыбнулся Карцев. — Зачем это тебе?
Пашка кашлянул солидно:
— Агрономический опыт. Гидропонная жидкость — лучшая питательная среда. Человек должен исправлять природу, — указал Пашка поучительно и принялся за следующую морковку.
— М–да, ты, оказывается, брат, настоящий Мичурин… А тут слухи про тебя разные ходят…
Мальчик насупился. Пальцы беспокойно затеребили лацкан куртки. Взглянул исподлобья на улыбающееся лицо Карцева, сказал тихо:
— Я же не насовсем взял вашу карточку… Честное слово!
— Вижу, какое твое честное слово… Да уж ладно, поверю на первый раз. Ведь ты взаймы взял, на время, не так ли?
— Угу…
— Но на время я бы и так дал!
Пашка подумал секунду и, махнув рукой, заявил с глубочайшим убеждением:
— Не дал бы… — Вдруг встрепенулся, спросил: — Хотите, я вам за так отдам гидропонную вишню? Насовсем!
— Ну! А не жалко?
— Не–е-е…
— Так‑то оно так, боюсь только, не случилось бы задержки с исправлением природы…
— Ничего, — заверил «мичуринец». — Скоро я еще гибридизацией займусь. Вот только со временем беда. Запарка у меня вышла, зашиваюсь.
Карцев посочувствовал занятому человеку.
— Что ж, — сказал он, — раз так, тащи свою экспериментальную, мне сгодится.
— А я что говорю? Самый раз сгодится!
Мальчик юркнул в избу, вынес пучок черенков и вместе с банкой сунул в руки Карцеву.
— Дядь Вить, я карточку вашу не испорчу, честное слово! Я только подержу немножко и принесу. Можно?
— Ладно. Только не ври, что я твой брат: все равно узнают правду.
Пашка тяжело вздохнул:
— А вы не скажете тетке Степе?
— За кого ты меня принимаешь?
— Значит, законно?
— Будь спокоен.
Накинув на плечи серую нейлоновую куртку (для жизни по системе «земля — воздух — вода» одевку самую подходящую) и обвернув газетой вишневый букет, Карцев отправился на буровую. Солнце поднялось над горизонтом довольно высоко и по–вешнему припекало спину. Едва приметная просохшая тропинка вела по краю неглубокой лощины, поросшей непролазным шиповником. Справа тянулась пахота, покрытая серой коркой, по ней расхаживали тощие гоачи, тюкая клювами в поисках поживы. Степь проснулась, Карцев мог видеть это воочию, поскольку фонтана, застилавшего свет, больше не было.
Солнечное утро… Бледно–голубое небо… Пегая, подернутая прозрачной дымкой степь. Отяжелевшая от соков, тучная и мягкая, словно материнская грудь, земля гнала и гнала зеленя.
Карцев шагал и чувствовал глубоко внутри, около сердца, необъяснимое облегчающее волнение, чувствовал и думал о чем‑то.
Отмахав три километра, он вышел к своей наполовину размонтированной буровой. Чтоб не привлекать к себе любопытных глаз, дескать, по какому такому случаю мастер с букетом явился, он приблизился к будке-гостинице с тыльной стороны. Постучал коротко.
— Нельзя! — завизжали изнутри, потом высунулась голова Валюхи. Отросшие за зиму волосы распущены по плечам, лицо совсем не тронуто солнцем и ветром, не то что прошлый год. Взглянула, сделав глаза в пол-лица, сказала:
— Там одеваются, — и захлопнула дверь.
Внутри зашушукались, засмеялись приглушенно, стукнул упавший на пол башмак, скрипнула койка.
Карцев переступил с ноги на ногу. Если б он знал, что здесь Валюха, ни за что бы не торкнулся. Бросить букет и уйти? Но тут дверь опять отворилась, и Валюха, теперь уже покрытая косынкой, кивнула, приглашая войти. Карцев помялся, вытащил из‑за спины пучок зацветающих веток, переложил из руки в руку.