«Пожалуйста, — говорю, — пошлите адъютанта: корабль у пирса».
Адмирал решил удостовериться лично, пошел со мной. Тут‑то и случился анекдот. Когда мы прибыли на мол, я чуть не упал: тральщика не было. Я глазам своим не поверил: вместф моего многострадального корабля из воды торчал только клотик фок–мачты. Утонул, стервец, и где — в полметре от пирса! Моя обшарпанная команда выползла на берег и виновато топталась у причала с узелками в руках.
«Вот теперь я верю, — усмехнулся адмирал угрюмо. — Неоспоримые доказательства, так сказать, налицо. Что же, по законам морской войны вам надлежит быть на дне. Так уж лучше, если это случилось у родного берега…»
Я не выдержал и, смешно признаться, заплакал навзрыд— такая взяла меня досада и злость. Пройти через пекло и утонуть в полуметре от берега. Такое запоминается навсегда.
— Еще бы! — сказал Искра–Дубняцкий.
— Да, мужественные парни морячки, — отозвался Кожаков.
— Мужество — дело привычки, — ответил Киян.
В чем–чем, а в этом Карцев был с ним абсолютно согласен.
Незаметно появившиеся Рая с Шалоновым присели позади всех на травке. Киян посмотрел на них неодобрительно, но в глазах его была не суровость, а скорее доброе понимание.
— Пора, кажется, и того… Столько вам травил про воду, что даже в горле пересохло, — сказал он улыбаясь.
Отхлебнули, кому хотелось, и опять потянулись воспоминания бывалых вояк. Рассказали свои самые памятные фронтовые истории пехотинец и разведчик, десантник Искра–Дубняцкий и артиллерист, летчик–штурмовик Кожаков. Затем женщины принесли котел степного чая и поставили рядом с брезентом.
— Теперь они покажут, как надо чаевничать! — засмеялся Киян.
Карцев чаевничать отказался, выпил кружку холодного кваса и пошел размяться вверх по склону к вишневому саду. Сегодня ветки вишен почти не отличались от Пашкиных гидропонных — все в цвету.
Карцев прошелся вдоль ряда. На земле виднелись глубокие вмятины от копыт: в распутицу забредал скот. Теперь из следов тянулись зеленые былинки. Над половой празднично гудел шмель, направляясь куда‑то по своим делам. Легкое облачко, простреленное насквозь лучами солнца, висело высоко в небе.
Карцев растянулся на траве, и руки его осыпала пыльца — золотистая, как веснушки на носу Кияновой Раи. В воздухе звенели пчелы. Одна, покружившись, села на цветок взять нектар. Вдруг цветок зашевелился^ как живой, да как стукнет пестиком по брюху пчелы! Так вся пыльца на нее и посыпалась.
— Вот это да! — воскликнул Карцев и приподнялся.
Послышались шаги, подошел Киян.
— Хозяйство инспектируете, Максим Терентьич?
— Это хозяйство, — взмахнул он рукой, — что девка на выданье: цветет–красуется, а какая жена из нее выйдет, аллах один знает…
Карцев встал. Закурили.
— Вишняк у вас хорош, — похвалил Карцев, щурясь на рядки деревьев. — И пруд что надо.
— Подходящий… Ваши бульдозеристы рыли. Воды на поливку до осени хватит, и рыбка водится. Насос мы раздобыли мощный, а труб не было. Теперь вот после праздника начнем варить трубопровод. С Деминой Сашей договорился на днях. Опытная сварщица.
Возвращаясь к рыбацкому стану, Киян вдруг поднял голову и долго пристально всматривался в небо.
«Что он там ищет?» — подумал Карцев.
— Летающие тарелочки появились, Максим Терентьич! — пошутил он.
Киян наморщил озабоченно переносицу, уронил нехотя:
— Что тарелочки! Пусть хоть тазы летают… Погода вот не того… Не нравится мне. Положительно не нравится. Пошлю, пожалуй, Раю на телефон, пусть дозванивается до метеослужбы.
Минут десять спустя, оставив с сожалением компанию, Рая отправилась в деревню выполнять поручение отца. Карцев недоумевал: чего встревожился председатель? Ведь погода — лучше не пожелаешь! Другое дело, если б солнце закатом покраснело или запад подернуло густой дымкой, а то ведь горизонт настолько отчетлив, что кажется, между небом и землей пролегла глубокая трещина. Тут и синоптика не надо: любой старик предскажет на завтра вёдро.
«А может, председатель умышленно затеял все это с погодой? Весной у него и в будни и в праздники дел по горло, а мы такие сознательные гости, что и в шею не вытолкаешь. Меры не знаем», — подумал Карцев и, подойдя к Кожакову, спросил:
— Леонид Нилыч, у вас разве нет сегодня ответственного сеанса связи с Новой Каледонией?
Кожаков посмотрел на него внимательно и по едва приметному движению глаз догадался, воскликнул с преувеличенной досадой:
— Ах ты мне! Спасибо, что напомнил. А я сижу и в ус не дую. Так недолго и класс потерять.