— Что ты поешь? — спросила Катерина, чтоб не молчать.
— Это стихи…
— Какие?
— Чужие…
— Давай громче!
Павел хмыкнул понимающе, помедлил, соображая что‑то, и принялся декламировать ей на ухо любовные стишки, специально выученные для нашептывания доверчивым и поэтически настроенным девицам. Он знал, что делал, но уж никак не ожидал, что стишки так глубоко взволнуют Катерину. Она слушала, как в полусне, сжимая безотчетно руку Павла. Откуда ему было знать, что именно сегодняшний, пугающе–прекрасный вечер возбудил в душе ее чувство облегчения? С нее словно свалилась привычная угнетающая тяжесть, и Катерина опять осознала свою силу.
У подъезда дома, где она жила, Павел, освоивший отменно приемы завлечения, прикинулся страшно озябшим, так натурально дрожал, так просился к Катерине погреться, что она под его напором даже растерялась немного.
— Поздно ведь уже… Максимку разбудим, — отнекивалась она.
— Я на минутку, мне только стакан горячего чаю, и я тут же уйду.
Катерина теребила в руках связку ключей. На улице изредка раздавался гул автомобильных моторов, город засыпал. Вдруг совсем рядом хлопнула дверка машины. Катерина вздрогнула, посмотрела испуганно на Павла.
— Теперь раззвонят на весь свет: ночью с мужчиной в подъезде стояла…
— Бежим! — сказал Павел, увлекая ее по лестнице наверх. Остановились на площадке четвертого этажа. Катерина отперла торопливо дверь, и они с Павлом проскользнули в переднюю. Притворив дверь, постояли в темноте, часто дыша, прислушиваясь. Приехавшие на машине поднялись выше. Павел нашарил руку Катерины, провел ее ладонью по своему нахолодевшему лицу. Катерина вздрогнула, и тут же вспыхнул свет. Павел не уведил выражения ее лица, она отвернулась, сняла пальто, сапожки.
— Сейчас поставлю чайник, раздевайся, — сказала шепотом, заглянула в комнату, где спал мальчик, и плотнее прикрыла дверь.
Павел разделся, присел к столу, но как только Катерина скрылась на кухне, он тут же вскочил, подкрался к ней на цыпочках, обхватил ее голову, и повернув к себе, закрыл губами ей рот. Она выгнула спину, с силой рванулась, но он не отпустил, продолжал целовать лицо, шею.
— Нет… нет… я не хочу… — задыхалась она, извиваясь в его сильных руках. Волосы Катерины рассыпа лись по плечам, набились Павлу в рот. Вдруг тело ее разом отяжелело, размякло. Он схватил ее в охапку, отнес в комнату и опустил на кровать.
— Тише… тише, Максимка проснется, — шепотом выдохнула Катерина и обвила его шею руками.
…Синие стекла окон побледнели, рассвет обещал солнечный морозный день. Задремавший под утро Павел не слышал, когда встала Катерина. Почувствовал прикосновение пальцев на лице, проснулся. Она стояла у кровати одетая. Улыбнулась, прижала палец к губам, показывая, чтоб не разговаривал громко. Павел взял ее за руки, она присела боком. Скрипнула пружина, оба взглянули опасливо на дверь, за которой спал Максимка.
— А меньший мальчик где? — спросил Павел.
— Ленюшка? В интернате. А что?
Павел привлек ее к себе на грудь, сказал растроганно:
— Ты принесла мне сегодня много радости. Не забуду этого никогда.
— Ой ли! А как же Ланка?
— Ланка здесь ни при чем.
— Уж так и ни при чем… Она вон какая! Тоненькая, гибкая, как змейка. Точь–в-точь «мисс Европа», что в журнале сфотографирована… А я? Что ты во мне увидел?
— Много. Ты нестандартная, не похожа ни на кого. От тебя можно с ума сойти. Ты особенная…
— Особенная… То‑то ты замечал меня прежде… — усмехнулась Катерина печально, спросила: — Паша, почему ты до сих пор не женат?
— Гм… А зачем?
— Тоже верно, — покачала головой Катерина. — Обуза лишняя ни к чему, и без того нашей сестры навалом. Странно только, что ты, свободный казак, снизошел до какой‑то вдовы… Или для коллекции и такая сгодится? Экспо, какой там по счету номер?
Павел сел, обхватил руками колени, сказал твердо:
— Як тебе приду еще не раз.
— И на том спасибо, — встала Катерина и отвесила насмешливо поясной поклон. — Когда велите встречать?
— Сегодня после работы.
— Неужто?!
Павел надулся и стал одеваться. Проглотил на ходу стакан чаю, который так и не удосужился выпить вечером, и, обняв перед уходом Катерину, сказал:
— Я тебя всегда замечал. Ты мне давно нравишься, теперь — еще больше. Других женщин у меня нет, не веришь?