— Ну что ты, — по-прежнему великодушно ответил Джек. — У меня и самого голова тяжеловатая. Тебе надо отдохнуть, поспать. — Он улыбнулся, кивнул и вернулся в машину.
А Габриелла с тяжким сердцем вошла внутрь, еле переставляя ноги, поднялась на второй этаж… и услышала доносящийся из отцовой спальни веселый женский смех.
Она окаменела. На мгновение ей показалось, что она сходит с ума. Саманта погибла, скоро три года как! Это невозможно! Невозможно! Что это с ней творится, на самом деле?
Стряхнув оцепенение, она подбежала и рывком распахнула дверь. В кресле рядом с кроватью отца сидела Бекки и до слез смеялась чему-то, что говорил ей Рауль. Они настолько были поглощены разговором, что не сразу заметили ее.
Наконец Бекки всхлипнула последний раз, вытерла глаза и тут увидела Габриеллу.
— Габби, привет! Что так рано?
— Какая неожиданность, Бек! Как ты тут оказалась?
— О, не забывай, мы живем практически в деревне. Полагаю, ты еще не доехала до «Подков», а мне уже Мэг позвонила и поведала колоссальную новость. Ну а я решила составить компанию дяде Раулю. И не жалею об этом.
Отец светло улыбнулся и похлопал молодую женщину по коленке.
— У тебя прекрасная подруга, Габби. Почему ты так редко приглашаешь ее?
— Наверное, ревную, — усмехнулась Габриелла. — Ладно, голубки, воркуйте, я что-нибудь приготовлю, пока вы не доворковались до голодной смерти.
— Да уж, изволь, — притворно-бранчливо буркнул старик. — Сама-то небось наелась всяких деликатесов!
— Все-все-все, ухожу, а то вы меня вдвоем на куски растерзаете! — вскричала Габби и кинулась в кухню, закрыла за собой дверь, привалилась к ней спиной и изо всех сил прикусила губу, чтобы не разрыдаться.
Она вынуждена была терпеть эту пытку еще больше двух часов, пока они сидели за столом, ели ее скромную стряпню, пили привезенное Бекки кьянти, подсмеивались и подшучивали над одержанной ею победой. Ей хотелось закричать, стукнуть кулаком по столу, а они все говорили, говорили, говорили…
Наконец Бекки собралась домой. Отец удалился в свою спальню, которую покинул чуть ли не впервые после того памятного процесса. И Габби осталась одна.
Она спустилась вниз как раз вовремя, чтобы столкнуться с возвратившимся вне себя от гнева Сандерсом.
Он прошагал в свой номер, даже не заметив ее, и с силой захлопнул за собой дверь.
Будь проклята эта Джуди! Подумать только, что за лицемерка! Вчера ночью сама отыскала его, прыгнула к нему в постель, стонала и извивалась от страсти, а сегодня…
Он сплюнул, откупорил привезенную с собой бутылку, отпил из горлышка и повалился на кровать, даже не позаботившись о том, чтобы завести будильник. Но сон не шел. За закрытыми веками в пляшущих разноцветных кругах перед ним танцевали обнаженные и полуобнаженные знакомые и незнакомые женщины. Прокрутившись с четверть часа, он понял, что так дальше не пойдет, встал, принял холодный душ — второй раз за день — и снова лег, предварительно сделав еще глоток.
И в эту ночь его посетило то же эротическое сновидение. Ему снилось, что он лежал, распростертый на спине, совершенно голый, когда появилась она, одетая в одну лишь карнавальную маску, скрывающую ее лицо, опустилась над ним и начала ласкать и покрывать поцелуями его тело сверху вниз, потом снизу вверх, и снова вниз…
Где-то посередине этого пути Хэнк очнулся и понял, что это уже не сон. Но старательно продолжал дышать ровно, чтобы не вспугнуть свою любовницу, лишь временами постанывая, когда наслаждение становилось слишком уж острым и грозило закончиться раньше, чем ему бы хотелось.
Она, как и накануне, овладела инициативой и уверенно вела любовный поединок к их взаимному удовлетворению, все увеличивая и увеличивая темп. И когда Хэнк понял, что не может больше сдерживаться, и застонал, отдаваясь уже окутывающему его туманом безумия оргазму, она выкрикнула:
— О, люби меня, люби меня, люби! — И забилась, отдаваясь той же могучей, неистовой силе, что захлестнула и его.
Но когда раскаты любовной битвы отгремели и замерли, Хэнк пришел в себя первым и обеими руками обхватил ее тонкую талию.
Сегодня он не собирался позволить ей ускользнуть.
Нет, дорогая Джуди, больше тебе не удастся водить меня за нос, прикидываясь святой невинностью, подумал он, с силой обнимая стройное, покрытое потом тело, и осторожно, чтобы она не заметила, нашарил лампу.
Щелчок. Свет вспыхнул, и…
И Хэнк потрясенно уставился на зажмурившуюся Габриеллу. Она была изумительно хороша. Черные волосы рассыпались по плечам, длинные ресницы, спрятавшие чудесные глаза, лежали на скулах густыми темными полукружьями, влажные губы чуть приоткрылись, а между ними поблескивали жемчужины зубов. Голова была откинута назад, и изумительный изгиб шеи так и манил прикоснуться к ней. Высокая грудь вздымалась, в свою очередь требуя его внимания. Взгляд Хэнка скользнул ниже, восхитился изумительно тонкой талией, переходящей в сладострастно изогнутые бедра, и плоским животом, и нежной, едва заметной полоской волос, сбегающей вниз, к тому месту, где они все еще были едины…
Он поднял руку и медленно провел пальцами там, где только что блуждал его восторженный взгляд.
Габриелла вздрогнула; словно он ударил ее хлыстом, открыла глаза и неожиданно едко сказала:
— Удивлен? Извини.
Именно в этот момент его изумление и достигло вершины.
— Извинить? За что?
— За то, что я не Джуди.
Хэнк передернулся от незаслуженной обиды и тут же возразил:
— Ничего. Надеюсь, я тебя устроил в качестве замены Арти. — На глаза Габриеллы навернулись слезы, и он раскаялся. — Прости. Не плачь.
Он попытался притянуть ее к себе на грудь — интимность их положения вроде бы подразумевала, что это не возбраняется, — но Габриелла хлестко ударила его по щеке и вскочила.
Каким бы странным это ни показалось, но Хэнк даже не разозлился. Открытие, что его неожиданная любовница вовсе не Джуди, на первый взгляд такая сексуальная, но на второй, честно говоря, довольно вульгарная, а Габриелла, доставило ему удовольствие. Такое, что он поймал ее за руки и, крепко обняв, чтобы лишить возможности повторить атаку, заставил лечь на кровать и целовал нежно и долго, пока она не затихла.
— Вот так-то лучше, — оторвавшись от ее рта и слегка задыхаясь, сказал Хэнк. — Давай считать, что мы еще ничего друг другу не сказали. Начнем заново. Идет?
Она отвернула голову в сторону и, не открывая глаз, тихо ответила:
— Я не хочу ни о чем говорить. Мне безумно стыдно. Позволь мне уйти. Пожалуйста…
— Почему ты хочешь уйти? — мягко спросил он. — Тебе было плохо со мной? — Она молча покачала головой. — Тогда почему?
Его голос, в котором не было ни презрения, ни отвращения, ни негодования, позволил ей взглянуть на него.
— Мне очень стыдно.
Хэнк наклонился и снова припал губами к ее рту, на этот раз горячее. Потом сказал:
— Не надо. Тебе нечего стыдиться. Ты — совершенство. А я — счастливчик. За то наслаждение, что ты подарила мне, любой мужчина с радостью отдал бы несколько лет жизни. Веришь?
— Нет. — Ее тон был полон горечи.
Хэнк ощутил, как его захлестнула волна нежной жалости, смыв зарождающееся шевеление страсти. А потом пришел гнев.
Кто, как и почему сделал ее такой? Кто посмел лишить ее веры в себя и в других? Таинственный Арти, которого она, видимо, любит?
Сострадание уступило место ревности, вспыхнувшей внезапно и с такой силой, что он едва не застонал от боли.
Хэнк еще никогда в жизни не. испытывал ничего подобного и не знал, не понимал, даже не догадывался, что ему повезло намного больше, чем он думал. Ему не просто довелось обладать этой женщиной. На него снизошла величайшая благодать на земле — он полюбил.
— Габриелла… — прошептал он, обводя кончиками пальцев нежный контур ее лица и глядя в черные колодцы глаз. — Габриелла, твое имя звучит как музыка.