Я был тогда молодым человеком, совсем недавно прочитал житие преподобного батюшки Серафима, а тут – вот он, живой старец перед тобой. И постепенно в моем сознании образ отца Иоанна как-то слился, переплелся с образом преподобного Серафима Саровского. Та же теплота, та же сердечность, та же любовь. И я понял, что именно таким должен быть настоящий монах...
Есть такое выражение: человек никогда не станет верующим, пока не увидит отблеск веры в глазах другого человека. Для меня этот «отблеск веры» в глазах батюшки Иоанна значил очень много. Именно наши встречи с батюшкой побудили меня в выборе жизненного пути, укрепили меня на этом пути, привели по-настоящему в Церковь. Ведь желаний-то у нас в голове и в сердцах бывает немало, особенно когда мы молоды. Но для того чтобы доброе желание стало жизнью, нужна поддержка. И такой поддержкой стало для меня общение с батюшкой Иоанном.Даже внешний образ Батюшки привлекал к нему – образ мудрого и доброго старца, убеленного сединами, его внимательный и любящий взгляд через очки, его мягкая улыбка. Приходя к нему, ты знал, что этот человек может утешить тебя, может поддержать, может принять на себя твою душевную боль...
ОБИТЕЛЬ КНЯЗЯ ДАНИИЛА 1992-1998
Марк, архиепископ Вятский и Слободской:
В 1992 году будущий владыка Зосима, а тогда еще иеродиакон, перешел, вслед за своим духовником отцом Алексием, из Троице-Сергиевой Лавры в Данилов монастырь. Конечно, мы, монахи двух монастырей и друзья, общались часто.
Как-то, будучи у него, я попечаловался о своих школьных друзьях, которые в то лихое время лишились работы и жили буквально впроголодь. И он сразу сказал: «Приезжай ко мне, я буду помогать, чем смогу». И в течение полугода он передавал для моих друзей продукты, я вез их на Третьяковскую, и семья эта – с двумя детьми, родителями и бабушкой – жила благодаря этой помощи.
Кажется, не очень-то масштабные добрые дела. Но именно такие незаметные, скрытые благодеяния свидетельствуют, что этот человек всем сердцем переживает боль и жизненные трагедии своих ближних. Даже тех, кого он никогда не видел.Светлана Луганская, переводчик сербской духовной литературы: ...Мое воцерковление было долгим и непростым. Поиски духовника продолжались три года. После очередной потери работы верующие друзья посоветовали поработать в Даниловом монастыре экскурсоводом, сказали, когда прийти, чтобы найти иеромонаха Зосиму, который тогда, помимо прочего, нес послушание в экскурсионном бюро. Пришла раньше, чтобы успеть помолиться.
Служба закончилась, из алтаря вышел светловолосый молодой священник, в выражении его лица, во взгляде удивительно сочетались серьезность, озабоченность, ласковость и радость. Мы молча пересекли монастырскую площадь, поднялись в офис. За эти несколько минут в душе родилась уверенность – «нашла»! («Не сердце ли наше горело в нас...») Разговор был недолгим, батюшка заботливо спрашивал об обстоятельствах жизни, предложил работать под его началом в экскурсбюро Данилова монастыря.
С этого дня посещение храма и исповедь стали для меня регулярными, а спустя два-три месяца я отважилась спросить – могу ли я стать его духовным чадом. Он с удивлением поднял глаза – а разве ты не чадо?.. Это было моим воскресением. С тех пор прошло пятнадцать с небольшим лет. Благодаря ему воцерковилась моя весьма категорично настроенная против Церкви семья.
На исповеди он был немногословен, даже молчалив, сначала это вызывало недоумение, ведь так хотелось получить готовый ответ на сложный вопрос или просто «душевно поговорить». Он учил не столько словом, сколько самим собой, своим образом жизни, чистотой, преданностью Богу, любовью. Часто ответ читался в его взгляде. Советовал, укорял с любовью, обличая в грехе, ободрял, шутил, давая силы бороться и не впадать в уныние, и всегда оставлял место свободе выбора и ответственности за свои поступки. Огорчался, когда не слушалась, говорил – «ведь страдать будешь»...
Он очень близко к сердцу принимал беды и невзгоды своих чад, радовался радостям. Иногда мог, резко прервав исповедь, подойти к одному из прихожан, взять за руку и увести из храма – кормить, зная его недуг, чувствуя, что если тот сейчас не поест, то упадет в обморок. Возвращался, продолжал исповедовать до поздней ночи, уходил последний... Он не успевал отдыхать, спать, нес множество послушаний, а люди шли к нему с утра до вечера. Батюшка стал самым родным человеком, а монастырь – вторым домом.