Архимандрит Алексий (Поликарпов), наместник Данилова монастыря:
Мне хочется сказать о нем именно как о брате Даниловой обители. Владыка любил Данилов монастырь, говорил, что обитель дала ему очень много, что он считает этот монастырь своим, и братию – своей родной братией. Еще в юности, в начале 1980-х годов, владыка участвовал в восстановлении Даниловой обители, в ремонтно-восстановительных работах, когда монастырь еще только был передан Церкви. И, конечно, для владыки Зосимы был дорог здесь каждый камень. Много потрудился он впоследствии и в братстве Данилова монастыря.
Владыка учился в Московской духовной семинарии, затем в академии, принял постриг в Троице-Сергиевой Лавре и потом был переведен на послушание в Данилов монастырь. И здесь он внес большой вклад в дело созидания обители – как внешнее, так и духовное. Он исполнял послушания ризничего и духовника, многие приходили к нему за духовным окормлением, получали от него советы. Люди пользовались его любовью и можно сказать, что имя Христово через его доброе житие прославлялось. И вот затем – епископская кафедра в Якутии. Но и будучи епископом, владыка Зосима не забывал Даниловой обители, бывая в Москве, всегда приходил сюда. Он хорошо знал историю монастыря, знал лично тех немногих иноков и прихожан, которые подвизались здесь до закрытия обители (в 1930 году) и дожили до наших дней. Он написал книгу об архиепископе Феодоре (Поздеевском) – последнем настоятеле Данилова монастыря. И он вложил в эту работу душу и сердце.Игумен Иннокентий (Ольховой), эконом Данилова монастыря: Познакомились мы с отцом Зосимой в 1992 году, я тогда работал на приходе у известного московского священника протоиерея Геннадия Огрызкова, который знал будущего владыку. А отец Зосима как раз в это время перешел в Данилов монастырь. Его тогда только рукоположили в иеромонахи, я еще был мирянином. У нас установились хорошие, близкие отношения. Через два года я сам поступил в этот монастырь, где владыка (тогда иеромонах) подвизался. И мы укрепили нашу дружбу. С тех пор он был одним из самых близких моих друзей.
Я в Даниловом монастыре так и нахожусь, а владыка Зосима какое-то время нес послушание в Русской духовной миссии в Иерусалиме. Я к нему часто приезжал. Потом он вернулся обратно в Данилов монастырь, стал ризничим, я был экономом: мы оба выполняли ответственное монастырское послушание. Последние годы жизни его в монастыре мы очень сдружились. Когда отца Зосиму рукоположили во епископы, близкая связь потерялась, потому что и у меня много хлопот по монастырю, и он в Якутии в епископском сане очень был занят делами Епархии, но мы до конца пронесли хорошее дружеское чувство. Перезванивались, вместе паломнические поездки совершали.
Хоть владыка и постарше, раньше меня в Церкви, более опытен, но я никогда не чувствовал разницы в положении (как бывает, когда старшие по сану, по возрасту невольно ставят себя на более высокую ступень). Он имел редкое качество – всегда старался смиряться. И у него настолько естественно это выходило, что со всеми он общался на равных – и с послушниками монастырскими, и с братией, которая младше его по постригу и по сану. Он был для меня духовным другом. Родного по духу узнаешь сердцем. Мне в нем многое нравилось: человек доброй души, хотя об этом могут сказать многие – все его духовные чада, его друзья. Ко всем он относился с большой любовью. Но меня еще всегда покоряло, что владыка с большим трепетом, благоговением и интересом относился к святыне. Мы, православные христиане, конечно, все испытываем благоговение, но у него это всегда особенно проявлялось. Когда он служил ризничим в Даниловом монастыре – это было его место. Ризничий – хлопотное послушание: постоянная смена облачений, перестановка икон, чистота в храме. Ризничий крутится, как белка в колесе, но отец Зосима этим совершенно не тяготился, более того – радовался, говорил, что это самое лучшее послушание, потому что оно в церкви, ближе всего к Богу Мне очень это нравилось, потому что мы, бывает, привыкаем, теряем остроту в нашей ревности, а в нем был всегда живой интерес к святыне.
Владыка любил молиться. Есть такая икона Божией Матери «Трех радостей», и он шутливо говорил, что у монаха тоже три радости – поесть, поспать и помолиться. Монах часто не высыпается, не может себе позволить наесться, и ему всегда должно хотеться помолиться. Иначе непонятно, зачем жить в монастыре. И он любил молиться, но у него во всем была мера – человека живого, всем интересующегося, которому нравится свое дело, свой сан, свое состояние монаха. Ему нравилось быть монахом! Для него это было абсолютно естественное, нормальное состояние души, нашедшей свое в жизни, почувствовавшей, как в стихотворении Владимира Соловьева: