КРЕСТИНЫ
Пришел креститься юноша, а крестным у него его товарищ. Оба ничего не знают ни о Боге, ни о Церкви. В конце крещения говорю: «Ребята, а не поступить ли вам в духовную семинарию?» Стали приходить в храм, прислуживать в алтаре. Сейчас один – иеромонах отец Зосима, а другой – священник отец Виктор. Оба закончили Московскую духовную академию.
Владыка Зосима:
В 1982 году, на заре моей церковной жизни, я впервые попал к батюшке Иоанну. Меня привезла к нему Евдокия Игнатьевна (монахиня Евфросиния), которая уже давно к нему ездила. В то время я уже был охвачен желанием уйти в монастырь. В Москве тогда монастырей не было, да и по России их было совсем немного, и один из них был Псково-Печерский. С первого взгляда он мне очень понравился. Приехали мы в феврале, было довольно холодно, а поскольку поезд приходил ранним утром, полчаса или час мы ждали перед воротами, когда монастырь откроется. Потом первым делом пошли на братский молебен и затем уже отправились к батюшке Иоанну.
Незадолго до того в келье под ними случился пожар, келейница батюшкина наглоталась дыма, да и сам он тоже несколько пострадал, поэтому к нему почти никого не пускали. Но, благодаря моей провожатой, для нас двери его кельи открылись.
Батюшка сказал, что сможет уделить нам минут двадцать, но... в результате мы просидели у него два часа и о многом поговорили. Я привез ему гостинец – пакет апельсинов, которые тогда были дефицитом. Это было все, что я мог купить на свою стипендию в художественном училище.
И вот мы у него в келье... Он посадил нас с матушкой на свою кроватку, а сам встал перед нами. Я рассказал ему о своем желании прийти в Печоры, но он на это решительно возразил. В те годы попасть в Псково-Печерский монастырь было непросто. Надо было выписаться из Москвы, проработать три года на стройке, получить псковскую прописку, – и только после этого подавать прошение о зачислении в монастырь. «Но я слышал, – добавил батюшка, – что скоро должен открыться монастырь в самой Москве». Он имел в виду Даниловскую обитель.
А дальше батюшка в немногих словах рассказал всю мою будущую жизнь в ее последовательности... И когда он это мне рассказывал, я испытал чувство легкой горечи, потому что у меня в те минуты было одно желание: остаться здесь, возле него, в этом чудном и добром месте. Но он покропил меня святой водой, помазал маслом, а потом сказал своей келейнице: «Достань-ка фрукты». Она вытащила из-под кровати большой таз разных фруктов. Сверху лежал мой пакет апельсинов. Он взял его, взял еще один такой же, что лежал рядом, и дал мне. Я даже обиделся слегка: «Батюшка, да я же вам это привез!» А он отвечает: «Ты мне привез, а я даю тебе как благословение». И так получилось, что всю обратную дорогу мы питались только этими апельсинами, на большее просто не было денег. И я понял, что, помимо духовной заботы, он имел еще и заботу житейскую: чем мы будем питаться в дороге...Эмма Михайловна: Семья наша не была церковной, но Игоря молитвам обучила бабушка, еще в раннем детстве. А когда он учился в школе, я замечала, что перед экзаменами сын встает на колени и молится, хотя икон в квартире не было. Лет в шестнадцать-семнадцать он как-то, оставшись дома один, вырезал кусок обоев и нарисовал прямо на стене Лик Христа. Я увидела и говорю: «Вот сейчас отец придет с работы – и тебе попадет!» Мы с ним аккуратно прикололи «обоину» на прежнее место и закрыли картину. Этот рисунок остался на стене до сих пор. Только мы его давно уже не прячем...
Василий Семенович:
Друзья его уважали за его миролюбие, за то, что ни в каких скандалах он никогда не участвовал. Но если надо было кому-то помочь, старался это сделать.
Был у него друг-одноклассник, Саша, под два метра ростом. И сразу после школы он ушел в армию. А оттуда написал Игорю и пожаловался, что его там, как москвича, сильно обижают. И Игорь сразу собрался: «Я поеду!» И вот они собрались с Сашиной мамой и отправились туда, где он служил. Приехали они в ту часть, встретились с командиром, с замполитом, поговорили... И отношение к Саше сразу изменилось в лучшую сторону. Он был очень за это благодарен и родителям, и другу Игорю.
А владыка всегда его называл «мой самый большой друг», имея в виду, что выше ростом у него никого не было среди друзей...