Весь этот день, как и почти все предшествовавшие ему, были безотлучно при старце для послужения заведовавший шамординскими постройками скитский монах отец Иоиль с другим старцевым келейником, отцом Исаией. Прочим, желавшим войти к нему в келью, чтобы послужить ему, старец знаком руки не дозволял входить. Заметим при сем, как глубоко благодарен был отходивший старец упоминаемому здесь отцу Иоилю за его деятельную помощь по устроению обители. Бывши еще несколько в силах, он однажды с любовью обнял его и долго что-то говорил, но уже так немо, что тот ничего не мог понять.
Узнавши о чрезмерной необычной слабости старца, оптинский настоятель архимандрит Исаакий с иеромонахом Макарием (Струковым) в этот же день приехали проститься с ним. При виде крайне изнемогшего больного оба они плакали. Батюшка их узнал и, устремив на них глубокий, пристальный взгляд, поднял руку и снял с себя шапочку. Это было со стороны старца последним прощальным знаком с ними. По выходе из Старцевой кельи отец архимандрит, объятый сильной скорбью, сказал, что он никак этого не ожидал, а отец Макарий изъявил желание по примеру других отслужить молебен перед Казанской иконой Божией Матери. Все бывшие при старце, кому можно было отлучиться, пошли в церковь; служили и молили Бога и Пречистую Божию Матерь о его выздоровлении. Присутствовавшим тут предложено было положить за него по десяти поклонов. Все же вообще сестры, поняв, что они навсегда лишаются своего покровителя, еще и прежде, и после того не переставали изливать свою скорбь в слезных молитвах перед чудотворным ликом Богоматери. В церкви безостановочно служились молебны с коленопреклонением, и все почитатели старца, как один человек, с воплями просили выздоровления своему дорогому батюшке. Однако Господь не внял их горячим молитвам, а только ниспослал им Свою всесильную помощь — с покорностью Его святой воле перенести промыслительно назначенное для них тяжелое испытание. «С двух часов дня, — замечает г-жа N, — старцу сделалось очень трудно. Он лежал без движения на правом боку и тяжело дышал».
В этот же весьма скорбный для шамординских сестер день неожиданно получена была от калужского губернатора телеграмма о том, что в следующее, 10-е число октября калужский преосвященный Виталий выезжает из Калуги в Шамординскую обитель. Цель его давно уже была известна. А потому это неожиданное известие, и притом в такое тяжкое время, смутило всех.
Между тем старцу становилось все труднее. К вечеру у него опять появился сильный жар, а с шести часов он уже не поднимал головы и лежал в одном положении. Всю ночь дыхание его было тяжелое. Глаза были устремлены кверху, а уста быстро шевелились. По замечанию монаха И. Ф. Ч-ва, дежурившего в эту ночь около старца, больной вплоть до утра шептал молитву.
«Ночью, — продолжает в своих записках г-жа N, — опять стали пускать нас к батюшке, но только по одной, чтобы, тихо подходя к нему, кланяться ему в землю и тотчас же отходить. Я грешная попала в третьем часу пополуночи. Когда я вошла и поклонилась старцу, я почувствовала на себе его взгляд, тот особенный взгляд батюшки, которым он иногда смотрел. Батюшка проводил меня глазками до самой двери. Я сама себе в этом не поверила. Мне сказано было, как и всем, что старец уже более никого не узнает. В этом заблуждении так бы я и осталась, если бы не уверил меня в противном другой подобный пример. Одна из наших монахинь, М. О. Ч-ва, вспомнила, что у нее есть дорогая святыня, маленький кружевной покров с личика святителя Тихона Задонского, и ей пожелалось положить его на головку умирающего старца. За этим она и пошла с моей родной дочерью (теперь покойной) в хибарку, чтобы с мужской стороны передать покров келейнику. Им посчастливилось. Келейник в ту минуту дежурил подле старца один. Это был отец Исаия. Он впустил их, чтобы они сами положили покров на голову старца. Возложив на него пелену, они молча поклонились ему в ножки и поцеловали ручку. Батюшка их, как и меня грешную, обдал полным любви взглядом и, когда они уходили, проводил их глазками до двери».
Так закончилась последняя в жизни великого старца Амвросия ночь!
X. КОНЧИНА СТАРЦА АМВРОСИЯ, ЧИН ПОГРЕБЕНИЯ И ПОМИНАЛЬНАЯ ТРАПЕЗА В ШАМОРДИНЕ
Неоднократно батюшка отец Амвросий говаривал близким своим: «Вот целый век свой я все на народе, — так и умру», смиренно прибавляя к сему: «Все вожусь с другими, а о себе-то Бог весть когда придется подумать». Действительно, так и пришлось старцу умереть на народе, который неотступно теснился около двери его кельи, несмотря на то что он уже не мог ни слышать, ни говорить; а в самый час кончины старец уже положительно окружен был народом. Но продолжим рассказ о последних часах его жизни.