10-е октября, четверг. К утру этого дня силы старца совсем оставили его. Он лежал без движения. Глаза опустились вниз и остановились на какой-то точке, и уста перестали шевелиться. Пульс становился все слабее и слабее. Дыхание было редкое, но, по замечанию очевидца иеромонаха Иосифа, спокойное.
Видя, что старец совсем приблизился к исходу, отец Иосиф поспешил отправиться в скит, чтобы взять оттуда хранившиеся в келье старца для его погребения вещи — мухояровую старую мантию, в которую он некогда был облачен при пострижении, и власяницу, да еще холщовую рубашку старца Макария, к которому батюшка отец Амвросий, как выше сказано, всю свою жизнь питал глубокую преданность и уважение. На этой рубашке была собственноручная надпись старца Амвросия: «По смерти моей надеть на меня неотменно».
«В келью к батюшке, — добавляет в своих записках г-жа N, — я попала за 20 минут до его кончины. Знать, это случилось по воле Божией. Меня пропустила одна раба Божия. Старец все так же лежал, как и ночью. Дыхание становилось реже. Когда я вошла, на коленях подле него стоял отец Исаия. Отец Феодор (по прочтении в последний раз в 11 часов дня канона Божией Матери на исход души) осенял старца крестом. Остальные присутствовавшие тут монахини стояли кругом. Я поместилась в ногах». Как только кончили отходную, и старец начал кончаться. Лицо стало покрываться мертвенной бледностью. Дыхание становилось все короче и короче. Наконец он сильно потянул в себя воздух. Минуты через две это повторилось. Затем, по замечанию г-жи N, «батюшка поднял правую ручку, сложив ее для крестного знамения, донес ее до лба, потом на грудь, на правое плечо и, донеся до левого, сильно стукнул об левое плечико, видно, потому, что это ему стоило страшного усилия; и дыхание прекратилось. Потом он еще вздохнул в третий и последний раз»... Было ровно половина 12-го часа дня.
Долго еще стояли окружавшие одр мирно почившего старца, боясь нарушить торжественную минуту разлучения праведной души с телом. Все находились как бы в оцепенении, не веря себе и не понимая, что это — сон или правда. Но святая душа его уже отлетела в иной мир, дабы предстать Престолу Всевышнего в сиянии той любви, которою он полон был на земле. Светел и покоен был его старческий лик. Неземная улыбка озаряла его. «Мы тихо подошли, — замечает г-жа N, — и поцеловали открытые еще теплые ножки старца. Затем нас вывели».
Едва только все опомнились, как поднялся страшный вопль и рыдание. Услышав это смятение, находившиеся в соседних комнатах догадались, в чем дело; поняли, что то, о чем они боялись даже подумать, совершилось и что уже все кончено. Весть о кончине старца с быстротой молнии облетела весь монастырь, и раздирающие душу крики шамординских насельниц слились в один какой-то общий ужасающий стон беспомощности и безнадежия. Теперь уже не у одной г-жи N, как предрекал ей упокоившийся старец, лились слезы рекой. Недели за три до кончины старца человек Божий Гаврюша сделался уныл и стал напевать: «со святыми упокой». А когда старец скончался, он неутешно оплакивал его кончину, повторяя: «Умру, умру!»179 Скоро, впрочем, первый взрыв страшного горя немного поутих и перешел в более сосредоточенную скорбь.
Между тем нужно было подумать о том, чтобы приготовить тело батюшки к погребению. Как раз к этому времени возвратился из скита иеромонах Иосиф с нужными для опрятания старцева тела вещами и с монахом Гавриилом, обязанным за послушание опрятывать тела покойников. Сначала, по завещанию старца, надели на него вышеупомянутую холщовую рубашку старца Макария, потом сверх этой рубашки власяницу, а затем уже, по обычаю, прочие монашеские одежды и схиму. Наложенный на лицо его большой параман был наглухо пришит к схиме. Пока монахи опрятывали тело, тут же рядом читали Псалтирь. Опрятанное тело на тюфяке руками старцевых учеников вынесено было в зал настоятельницы. При виде безжизненного холодного тела дорогого отца сестры снова разразились громкими рыданиями. В зале тело положено было на приготовленный стол, и сейчас же совершена была первая панихида о упокоении новопреставленного старца иеросхимонаха Амвросия.
Тотчас же, по случаю кончины старца, разослано было множество телеграмм в разные концы России ко всем, особенно близким к нему, почитателям и духовным его детям. И в первых уведомлен был о сем Его Императорское Высочество, великий князь Константин Константинович, который не так давно был посетителем старца и имел беседу с ним. В ответ на это уведомление оптинским скитоначальником, иеромонахом Анатолием, сей последний имел счастье получить от Его Высочества из Ильинского следующую, дышащую теплым чувством ответную телеграмму:
179
Скоро этот убогий придумал себе дело. Он подходил к каждому встречному с кружкой и просил «на монастырь», где он живет, т.е. на Шамординскую обитель. Некоторые от него слыхали: «Буду собор строить».