После 12 часов ночи у старца показалась испарина, и жар начал спадать. Это несколько ободрило всех. Потом он пришел в сознание, и этим моментом воспользовались, чтобы приобщить его Св. Христовых Таин. Это было около двух часов ночи. Приобщал о. Иосиф.
В эту ночь одна из близких учениц старца несколько раз входила вместе с другой монахиней в комнату батюшки посмотреть на больного, и их обеих поражало необыкновенно светлое выражение лица старца. Глаза его были пристально устремлены вдаль, и он как будто бы беседовал с кем-то видимым только одному ему. Весь следующий день старец не терял сознания, выпил несколько глотков кофе, встал с постели, когда понадобилось отодвинуть от стены его кровать, сделал даже несколько шагов к своему столику. Но это было самое короткое время. Когда подошла к нему настоятельница, он уже опять лежал и, ласково посмотрев на нее, тихо промолвил: «Плохо, мать!» Всем окружавшим его и ухаживавшим за ним, или особенно потрудившимся по исполнению его распоряжений, он выражал в эти дни самую трогательную признательность. Так, будучи еще в силах, он однажды с любовию обнял помогавшего ему по устройству обители о. Иоиля и долго что-то говорил ему, но уже так тихо, что тот ничего не мог понять.
Узнавши о чрезмерной слабости старца, Оптинский настоятель о. архимандрит Исаакий с иеромонахом Макарием приехали в этот день (9 октября) проститься с ним. При виде крайне изнемогшего больного оба они плакали. Батюшка узнал их и, устремив на них глубокий, пристальный взгляд, поднял руку и снял с себя шапочку. Весь этот день, как и в предыдущие дни, сестры непрерывно со слезами молились в храме пред чудотворным ликом Богоматери. Безостановочно служились молебны с коленопреклонением, и все почитатели старца, как один человек, с воплями просили выздоровления своему дорогому батюшке. Но Господь судил иначе!..
И вот в этот столь прискорбный для Шамордина день вдруг получается от Калужского губернатора телеграмма о том, что 10 октября Калужский преосвященный Виталий выезжает из Калуги в Шамординскую обитель. Всем в обители была известна цель этого приезда, и потому это известие привело всех сестер обители в крайнее смущение.
А старцу становилось все труднее. К вечеру у него опять появился сильный жар, а с шести часов он уже не поднимал головы и лежал в одном положении. Всю ночь дыхание его было тяжелое. Глаза были устремлены кверху, а уста быстро шевелились. Как видно было, больной вплоть до утра шептал молитву. Наступило 10 октября. К утру этого дня силы старца совсем оставили его. Он лежал без движения. Глаза опустились вниз и остановились на какой-то точке. Уста перестали шевелиться. Пульс становился все слабее и слабее. Дыхание было редкое, но спокойное.
Видя, что старец совсем приблизился к исходу, о. Иосиф поспешил отправиться в скит, чтобы взять оттуда хранившиеся в келлии старца для его погребения вещи, ― мухояровую старую мантию, в которую он некогда был облечен при пострижении, и власяницу, да еще холщовую рубашку старца Макария, к которому батюшка о. Амвросий во всю свою жизнь питал глубокую преданность и уважение. На этой рубашке была собственноручная надпись старца Амвросия: «По смерти моей надеть на меня неотменно».