Исходя из этой точки зрения, можно утверждать, что преподобный Иоанн Лествичник был аскет и мистик, мистик и аскет, и поэтому является не совсем одинокой личностью в истории Древней Церкви. Своими теоретическими взглядами на аскетизм и практической жизнью он примыкает к определенной группе или определенному религиозному течению людей, представляющих для нас в настоящий момент особый научный интерес.
Для того чтобы достичь намеченной цели, то есть определить место преподобного Иоанна Лествичника в ряду других духовных подвижников, необходимо хотя бы очень кратко упомянуть о религиозно-мистических направлениях, существовавших и существующих в Церкви. Этих течений в основном три.
1) Течение сугубо познавательного, абстрактно-отвлеченного характера. Оно отмечено печатью теоретичности и носит название «абстрактно-спекулятивное направление древнецерковной мистики». Представителями этого течения являются Климент Александрийский, священномученик Дионисий Ареопагит, святитель Григорий Нисский.
2) Течение преимущественно практического характера, раскрывающее аскетически-мистический путь подвижника Христова через суровые подвиги, опытные открытия, тяжелую и постоянную борьбу с грехом и ветхим греховным человеком. Это течение называется нравственно-практическим. Представителями его являются Ориген, преподобные Макарий Египетский и Симеон Новый Богослов.
3) Течение, посредствующее первым двум, или, лучше сказать, примирительное. Называется оно «этико-гностическое направление древнецерковной мистики». Его представители — преподобные Исаак Сирин и Максим Исповедник.
Преподобный Иоанн Лествичник по своему аскетическо-подвижническому укладу и мистическим воззрениям может быть отнесен к двум последним течениям, то есть к опытно-практическому (более) и примирительному (менее). В первом случае преподобный Иоанн Лествичник очень близок по своим взглядам к преподобному Макарию Египетскому, во втором — к Исааку Сирину.
С преподобным Макарием Египетским Иоанн Лествичник идет по нравственно-практическим взглядам почти совершенно в одном направлении. Это направление может быть названо путем Креста (via dolorosa). Содержание этого пути определяется двумя словами: «неослабный подвиг». Ему сопутствуют: лишения, скорби, самоотвержение, болезненное совлечение греховного ветхого человека и так далее. Но этот же путь ведет и к нравственному усовершенствованию. Через горнило огненных искушений, многих горестей и лишений, а затем очищения и облегчения он незаметно поднимает подвижника от бренной греховной приземленности к небесным высотам.
Что касается преподобного Исаака Сирина, то с ним у Иоанна Лествичника совершенно сходная система построения этого крестного пути. У преподобного Исаака Сирина путь к нравственному совершенству определяется тремя этапами:
а) состояние плотской и суетной жизни человека,
б) состояние возрождения и борьбы с грехом,
в) утверждение в добродетели до состояния бесстрастия или обожения[55].
Если сравнить построение лествицы преподобного Иоанна Лествичника, то она при наличии тридцати ступеней в существе дела имеет также три основных этапа восхождения к совершенству:
а) вступление в аскетическую жизнь,
б) продолжение ее,
в) совершенствование подвижника.
Беря в основу именно эту трехэтапную систему преподобного Иоанна Лествичника и Исаака Сирина, мы постараемся показать удивительное сходство их описания преображения мысли и духа подвижника по мере его роста в духовной жизни с соответствующим описанием представителя второго мистического направления — преподобного Макария Египетского.
Разберем эти этапы духовного роста (плотской человек, возрожденный, совершенствующийся) каждый в отдельности.
1. Состояние плотского человека
Преподобный Иоанн Лествичник и Исаак Сирин учат, что состояние плотского человека определяется словом «нечестивый» (Лествица 1, § 3). Это значит, что такой плотской человек находится в заблуждении, в состоянии отдаленности от Бога и проводит жизнь суетную, плотскую, греховную. Для такого человека нет ничего святого, возвышенного и духовного. Он живет исключительно интересами земли, плоти, греха. О Боге как Существе невидимом, Всесвятом он, может быть, и слышит, но относится к этому совершенно безразлично.