Положение об абсолютной власти наместника и безоговорочном подчинении его воле каждого монаха, содержащееся в Уставе преподобного Венедикта, по-разному оценивалось исследователями. Так, например, известный французский историк-реформат Ф. Гизо (1787–1874) излагает по этому вопросу своеобразную точку зрения, которая представляется довольно спорной: «Невозможно, при изучении истории европейской цивилизации, не удивляться той роли, которую играла эта идея (об абсолютном послушании. — И. А.), и не искать с любопытством ее происхождения. Европа, без сомнения, не получила ее ни от Греции, ни от древнего Рима, ни от христианства в собственном смысле. Она начинает обнаруживаться под покровом Римской империи и выходит из культа, предметом которого было величество императорское. Но она действительным образом выросла и развилась в учреждении монашеском; она вышла оттуда, чтобы разлиться по всей новой цивилизации. Это — роковой дар, который западные монахи предложили Европе и который так долго искажал и парализировал самые их добродетели»[55].
Этому высказыванию можно противопоставить более убедительное мнение другого французского ученого-католика, известного исследователя западного монашества — Ш. Ф. Монталамбера (1810–1870). Сожалея о вышеприведенных словах, «сорвавшихся с пера столь великого историка» — Ф. Гизо, он пишет: «Нет, это не продукт социального падения, ни знак религиозного порабощения. Напротив, это торжество моральной и духовной свободы, о которой императорский Рим потерял всякое понятие, которое только одно христианство смогло восстановить в мире и владычество которого, распространенное и обеспеченное особенно делами святого Бенедикта, вызволило Европу из-под анархии, порабощения и одряхления, в которое ввергла ее Римская империя»[56].
К сказанному следует добавить, что послушничество, которое продолжалось в бенедиктинских монастырях более года, а также добровольное принятие монашеских обетов исключало какое-либо духовное насилие над иноками, и тот же Ф. Гизо, как бы смягчая свою крайнюю позицию, пишет: «Послушнику читали многократно Устав от начала до конца, говоря: «Вот закон, повинуясь которому, ты хочешь бороться; если можешь его соблюдать, вступай; если не можешь, иди на волю». Говоря вообще, условия и формы испытания, очевидно, составлены в видах чистосердечия и с намерением вполне удостовериться в действительной и непоколебимой воле вступающего в орден»[57].
4. Частные вопросы
Те предписания Устава, в которых говорится о различных бытовых проблемах, не содержат в себе ничего особого, что нуждалось бы в подробном рассмотрении, но и они проникнуты духом здравого смысла и кротости. Так, например, нищим и странникам должен был оказываться радушный прием, и даже наместник принимал участие в омовении ног паломников (гл. 53). Во время трапезы один из послушников читал вслух жития святых при полном молчании братии, и вообще много говорить друг с другом не рекомендовалось (гл. 38). Преподобный Венедикт «хотел дать своим Уставом необходимый, по воззрениям эпохи, минимум требований, предъявляемых монаху, предоставляя дальнейшее самоусовершенствование личным усилиям, но в то же время не ослабляя и не принижая самого идеала. Умеренность требований отличает весь Устав, возьмем ли мы постановления о постах, или постановления, касающиеся одежды… Бенедикт видит задачу монастыря в переработке вновь вступающих в истинных монахов. Он не требует от всех одинакового совершенства, сообразуясь с различием характеров и сил, но ведет всех к одному, исключающему индивидуальные отклонения, идеалу»[58].
Для того, чтобы свести к минимуму частные проблемы, с которыми может столкнуться братия монастыря, преподобный Венедикт все помыслы иночествующих обращает к обретению Царства Небесного, главным средством достижения которого, наряду с постами, молитвой, трудом и другими внешними средствами, является смирение. 7-я глава Устава, названная «О смирении», полностью посвящена этому вопросу. Путь, ведущий к высочайшему смирению, а следовательно, и спасению, преподобный Венедикт сравнивает с лествицей, имеющей 12 ступеней. Монах должен иметь страх Божий (1-я ступень) и отвращаться от собственной воли (2-я) для того, чтобы повиноваться старшему как Христу (3-я), даже если это сопряжено со страданием (4-я). Но главным является не внешнее подчинение, но добровольное; инок должен на исповеди открывать свои худые помыслы, чем достигается полное повиновение (5-я). Истинно смиренный всем доволен (6-я), ставя себя ниже остальных братьев (7-я) и исполняя всё, что предписывает Устав (8-я), без суесловия (9-я); смех непозволителен ни при каких обстоятельствах (10-я), и разрешается произносить лишь немногие, самые необходимые слова (11-я). Если все эти предписания постоянно выполняются, то подвижник восходит на последнюю, 12-ю ступень лествицы: от наемничества к сыновству, считая себя виновным во многих грехах, обратив взор свой в землю подобно евангельскому мытарю (Лк. 18, 13). «Прошедший же все эти степени смирения монах, — учит преподобный Венедикт, заканчивая 7-ю главу, — доходит до такой любви Божией, которая вон изгоняет страх, в силу коей он всё, что прежде соблюдал не без труда и не без страха, начинает соблюдать без всякого труда, как бы естественно, не по страху геенны, а по любви ко Христу и по услаждению добродетелями, которые Господь благоволит Духом Святым влагать в сердце труженика Своего, очищенного от грехов и страстей». «Полный отказ от своей воли, избавление от думы о том, что нужно делать, чего не нужно, возможность обрести полный мир душевный без всякого напряжения и колебания мысли, строго придерживаясь Устава, — вот, что проникает все мысли Устава бенедиктинцев… Таковы были правила Бенедикта, вскоре распространившиеся в Европе, снискавшие всему монастырскому движению необыкновенный почет в народе, давшие, наконец, ордену громадные земельные имущества, которые отписывали в его пользу лица, поступавшие в него, или благочестивые миряне»[59].