— О, я знала, что вы человек, и мне казалось, что я узнала собаку по ее жалобному вою, — поспешно ответила она, как будто желая объяснить что-то, потом вдруг остановилась, словно испугавшись, что сказала слишком много.
— Я не видел собак среди животных вашего отца, — холодно сказал старик.
— Моего отца! — вскрикнула молодая девушка голосом, проникавшим в душу. — Увы, у меня нет отца! Я могу даже сказать, что у меня нет и друга.
Старик обернулся к ней и с состраданием взглянул на нее. Его поблекшее от старости лицо, с отпечатком радушия и доброты приняло еще более кроткое, и нежное выражение, чем обыкновенно.
— Зачем вы решились отправиться в эти области, куда могут проникнуть только сильные? — спросил он. — Разве вы не знали, что, переплыв через Большую реку, вы оставили позади друга, обязанного защищать тех, кто слишком слаб для того, чтобы защищаться самому?
— О каком друге вы говорите?
— О законе. Плохая это штука, а все же иногда я думаю, что еще хуже там, где его вовсе не существует. Да, именно, закон необходим для всех тех, кто не обладает ни силой, ни благоразумием. Если у вас нет отца, дитя мое, то, вероятно, есть брат?
Молодая девушка поняла упрек, скрытый в этом вопросе, и промолчала от смущения. Но, подняв глаза, она увидела кроткое, серьезное лицо старика, который продолжал смотреть на нее с живым интересом, и ответила твердым голосом так, чтобы у него не оставалось сомнений в том, что она поняла, что он хотел сказать:
— Мне было бы очень грустно, если бы кто-нибудь из тех, кого вы видели, был моим братом или кем-либо дорогим для меня. Но скажите мне, добрый старик, неужели вы живете совершенно одиноко в этом пустынном крае? Неужели здесь, действительно, нет никого, кроме вас?
— Есть сотни, что я говорю, тысячи законных владетелей этого края, бродящих по равнинам, но это не белокожие люди.
— Так вам не встречался ни один белый, кроме нас? — перебила она, словно нетерпение не позволяло ей ждать медленных объяснений старика.
— Ни один, и уже давно. Тише, Гектор, тише! — прибавил он в ответ на глухое, сдавленное ворчание друга. — Это нехороший признак, собака что-то чует. Черные медведи спускаются иногда с гор и расходятся по равнинам. Гектор не предупреждал бы нас, если бы дело шло о какой-нибудь неопасной дичи. Я уже не так проворно управляюсь с карабином, и зрение мое не так верно; но в свое время я стрелял самых свирепых зверей в прерии. Итак, вам нечего бояться, девушка.
Молодая девушка опустила глаза на землю, потом медленно подняла их и поглядела во все стороны, по лицо ее выражало не страх, а скорее нетерпение.
Лай собаки снова привлек их внимание, и они понемногу стали различать предмет, о появлении которого предостерегал их этот лай.
Глава III
Траппер хоть и выразил некоторое удивление при виде человеческой фигуры, подходившей со стороны, противоположной той, в которой находился лагерь переселенцев, однако, сохранил хладнокровие человека, привыкшего издавна ко всякого, рода опасностям.
— Это человек; — сказал он, — и человек белой кожи; в противном случае у него была бы более легкая походка. Нужно быть осторожным: метисы, встречающиеся в этих отдаленных местностях, часто еще большие варвары, чем настоящие дикари.
Сказав это, он осмотрел кремень своего карабина и, убедившись, что все в исправности, хотел было прицелиться в незнакомца, чтобы удержать его на почтительном расстоянии, но молодая девушка своей дрожащей рукой быстро схватила его за руку:
— Ради бога, не спешите! — воскликнула она. — Может быть, это друг, знакомый, сосед…
— Друг! — повторил старик, высвобождая руку, которую она схватила. — Друзья — вообще явление редкое, а здесь, может быть, еще более редкое, чем где бы то ни было. Местность здесь заселена очень слабо, так что трудно предположить, чтобы этот человек мог быть знакомым кому-нибудь из нас.
— Но ведь не хотите же вы пролить кровь, даже если это чужой!
Старик пристально взглянул на нее; страх и тревога отразились на лице молодой девушки. Он поставил ружье на землю, прикладом вниз. Казалось, он внезапно изменил свое намерение.
— Нет, — проговорил он, обращаясь скорее к себе, чем к своей робкой собеседнице, — она права; не следует проливать кровь для защиты бесполезной жизни, которая и так скоро угаснет. Пусть идет, пусть берет мои шкуры, ловушки, даже карабин, если все это нужно ему, если он их потребует.