У причала острова Муху военнопленных ссадили с катеров и погрузили на машины. Снова замелькала привычные земля, леса, села. На ночлег остановились в городе Муху в каком-то каменном сарае.
- Кругом одни лишь мухи, и мы средь них, как духи! - рядом с Павлом укладывался спать неунывающий парень. Он всегда балагурил.
- Муха-мухой, лишь бы не получить за разговоры в ухо, - улыбнулся ему Павел Семенович. - Тебя как звать?
- Иосиф.
- Меня величают Павел Семенович. Неужели еврей?
- Зачем еврей, белорус, Иосиф Яковлевич Купрейчик. Мужчины разговорились. Павел рассказал о себе все и спросил:
- Давно в плену сам-то?
- Считай с начала войны. Я был саперным лейтенантом и командовал ротой охраны. Мы обороняли шоссейный мост у Двинска на Западной Двине...
26 июня Иосифу доложили, что четыре грузовика с солдатами в советской форме пытаются захватить мост. Когда он прибежал к посту, одна машина уже проскочила через мост. Три задержали. В перестрелке погиб командир диверсантской группы немцев и пятеро их солдат, много было ранено. Они отошли, но удалось захватить одного из них в плен. Он рассказал, испугавшись смерти, что это был группа из полка особого назначения "Брандербург" под командованием обер-лейтенанта Кнаака.
- Мост, значит, удержали?
- Нет, браток. Через час подошли немецкие танки и вышибли нас к чертовой матери. Меня отшвырнуло взрывом в сторону без сознания. Когда пришел в себя, был уже вечер и везде хозяйничали немцы.
- Мост-то успели взорвать?
- Нет! Приказ так и поступил на уничтожение объекта, хотя я доложил, что идут танки и пехота. Без приказа взорвать мост нельзя - расстрел на месте, сам знаешь.
- Дела, - Павел присвистнул и посмотрел на коренастого мужчину. - Чего же они держат тебя с рядовыми солдатами, если лейтенант?
- Я не сказал, что командир, записался, как рядовой. У них тоже бывает неразбериха, записали, как сказал, и отправили в лагерь.
- А форма?
- В том-то и дело, что пришел в себя в нижней рубашке и кальсонах. Даже без сапог оказался, босой. Литовские мародеры поработали, спасибо им, даже портянки забрали, а они у меня были из байки, командирские. А так бы расстреляли на месте, и все дела.
- Да, знал я такого в Литве мародера, не дай Бог попасть ему в руки.
- Тоже наслышан о зверствах литовцев.
- Не боишься, что продам тебя? - Павел с любопытством покосился на Иосифа, который доверил ему свою тайну.
- Не, не такой ты, Павел Семенович! В плену видно человека насквозь, да и страх я давно потерял уже. Давай вместе держаться!
- Давай, я тебя Осипом буду звать, мне привычнее так.
- Хоть горшком, только в печь не ставь! - рассмеялся Иосиф.
На другой день пленных накормили, на грузовиках привезли в порт и снова посадили на катера. Всех высадили в бухте острова Даго, где их уже дожидался грузовой пароход.
Военнопленных солдат, подталкивая в спины, по трапу завели на палубу и заставили спуститься в трюм.
Когда задраили крышку люка, люди оказались в полутьме огромного грузового помещения. Пара фонарей сверху скупо освещало человеческий муравейник. Каждому дали по буханке хлеба. Питьевая вода подавалась прямо в трюм по резиновому шлангу. Павел открыл кран и напился воды.
- Ничего водица, пресная, а я боялся, что соленая будет, морская, - сказал он.
- Воды хватает, амбар крепок, углы не худы, но до леса далеко! - Иосиф похлопал по металлической обшивке трюма. - Остается узнать, где поставить кровать. Переминаясь с ноги на ногу, не раскалякаешься.
Друзья опустились на стлани трюма и прислонились спинами к переборке.
- Жаль не видим, куда нас судьба везет, - сказал Павел.
- Поди, в неметчину, иначе, зачем на корабль погрузили нас. Как ни бейся, на что не надейся, а себя не теряй!
- Верно, давай перекусим, пока хлебушек есть чем жевать, - Павел Семенович достал из-за пазухи буханку.
Вскоре послушалась беготня команды судна по палубе, крики, и люди в трюмах почувствовали, как задрожала обшивка корабля, услышали шум винта и пыхтенье парового двигателя.
Корабль вышел в море и отправился в путь.
За двое суток судно ни разу не качнуло, море было спокойное и гладкое, как зеркало. Но военнопленные этого не видели. Они сидели в душном трюме, в котором воздух на третьи сутки стал вонючим и ядовитым. Туалета в трюме не предусмотрели, и люди ходили в один угол, из которого уже на второй день путешествия несло так, что даже привычные ко всему пленные солдаты зажимали носы.
Через пятьдесят два часа пути грузовые люки наконец распахнулись, зловонное облако рассеялось, и люди, глотнув свежего воздуха, повеселели.
- Родная сторона - мать, чужая - мачеха, - сказал Павлу Иосиф, когда их вывели из трюма, и они увидели чужие островерхие крыши кирх и каменных домов.
Так судьба занесла военнопленных в польский город Гданьск, но не задержала здесь. Мужчин построили в колоны и погнали на железнодорожную станцию. Там распихали по товарным вагонам и выдали по буханке хлеба и банке мясных консервов.
Вскоре поезд тронулся и покатился по рельсам.
- Arbeit macht frei, - прочитал вслух надпись на железных воротах Павел, когда через четверо суток пленных выгрузили из вагонов и пригнали в концентрационный лагерь Дахау.
- Беда бедой беду затыкает, - сказал Иосиф. - В самое фашистское логово угодили мы. В такую даль нас завезли, аж под Мюнхен. Я до войны читал в газете, что в этих краях Гитлер начинал карьеру фюрера нации.
- Для бешенной собаки семь верст не крюк! - зло прошептал Павел Семенович. - А нам далеко придется до дома шлепать отсюда.
На многоярусных нарах лежать днем не разрешали. Только ночью после работы или опытов, которые проводились в концлагере Зигмундом Рашером по приказу Генриха Гиммлера над людьми.
В первый день на пленных оформили учетные карточки, сняли отпечатки пальцев, присвоили номера и переодели в полосатые одежды. Ефрейтор Лошаков получил первый номер. Иосиф - сотый, и его тщательно осмотрел врач и что-то пометил в бумагах.
- Что-то не нравится мне такое внимание к моей персоне, - сказал он Павлу. - Одних смотрел врач, других - нет. Как бы не угодить в преисподнюю. Хоть у меня остались кость да жила, а все же сила.
Иосиф Купрейчик оказался прав, и он угодил в группу военнопленных, над которыми проводились опыты изучения воздействия холода на человека. Доктор Рашер рьяно выполнял заказ национал-социалистических военных ведомств.
- Ну как, Осип, там? - спросил Павел друга, когда он вернулся на ночлег в первый день испытания холодом.
- Был бы омут, а черти найдутся. Если бы дрожать не умел, совсем бы замерз, - в обычно насмешливом голосе лейтенанта звучала смертная тоска. - Гады, издеваются над людьми, и ничего нельзя сделать.
- Держись, браток! Неволя скачет, неволя пляшет, неволя песенки поет.
- Ты, если что, сообщи моей жене Анне. Расскажи, как были в плену. Жаль, не увижу ее и сына Олега.
- Не узнаю тебя, Осип! Мы еще погуляем с тобой на воле.
- Конечно, погуляем, Павел, но на всякий случай, запомни адрес моей семьи в Ленинграде.
- Да, я и так знаю, как и ты - мой.
На следующий день Иосифа Купрейчика увели в медицинский блок, а Павла посадили с другими военнопленными в автобус и увезли в Дессау для работы на сахарном заводе. С тех пор разошлись дороги друзей по неволе.
Павла Семеновича "заклинило" на побеге. Тоска по дому и родным краям тисками сдавливало сердце, отключило здравый смысл.
Через неделю он выбрал удобный момент и выскользнул за ворота. Откуда было знать калининскому парню, что в Германии нет бескрайних лесов, где можно затеряться.
Городки, села и деревни, как рассыпавший горох на полу, густо усыпал немецкую землю, так близко друг к другу, что между ними было не больше пяти-шести километров.