Вечером Анна Максимовна чаевничала с попутчицами, которые вели бесконечные разговоры о том, как жилось в неметчине, что пришлось испытать за годы неволи. Многие из них, как и Анна, не жаловались и хорошо отзывались о немцах, на которых работали. Некоторые рассказывали о их жестокости. Третьи предпочитали благоразумно молчать.
Анна вышла с Олегом из метро на Петроградской стороне ранним утром и обомлела: на месте их дома лежала груда кирпичей. Мать и сын подошли ближе и молча стояли перед руинами.
- Еще в начале войны в дом угодила бомба, - к ним подошла женщина. - Вы жили здесь?
- Да, - только и сказала Анна, озираясь вокруг.
- Вам теперь в исполком надо обратиться в отдел жилищных вопросов. Они подыщут что-нибудь на время. Есть, где пока остановиться?
- Телефон работает в городе? - спросила Анна Максимовна. - Мы только с поезда, не знаем еще.
- Работает, а как же.
- Ну тогда позвоню сестре или подруге.
Анна поблагодарила женщину и направилась к станции метро, где были телефонные кабины. Она набрала номер телефона сестры Фени, долго ожидала и уже хотела повесить трубку, когда вдруг услышала запыхавшийся женский и незнакомый голос.
- Мне бы Феодору Максимовну, - сказала Анна.
- Здесь не проживают такие!
- Эта квартира Морозова Степана Васильевича? - Анна Максимовна назвала для убедительности и полный адрес на Васильевском.
- Адрес верный: Восьмая линия, дом и квартира, но теперь здесь живет семья Куприяновых.
- Куда делись Морозовы? Я сестра жены Степана, старшего квартиросъемщика по этому адресу.
На другом конце провода долго молчали, потом женщина проговорила:
- Вы крепитесь, мне придется первой вам сообщить страшную весть. Как мне сказали в жилотделе: хозяин квартиры погиб на фронте, а его жена умерла в блокаду от голода.
- А девочка? - Анна замерла, ожидая ответа.
- Девочку, вроде, переправили в детский дом в блокаду, но точно не могу сказать куда. Простите!
Известие потрясло Анну Максимовну. Она побледнела и схватилась за грудь.
- Мама! - испугался Олег. - Что с тобой?
- Война! - только и сказала Анна.
Мария, которая никуда не выезжала и перенесла блокаду, выглядела ужасно. Серая кожа и выпирающие кости вызывали у Анны жалость:
- Досталось тебе, подружка, тут.
- Не больше, чем тебе, помыкалась и ты на чужбине. А твой Иосиф, как ушел на фронт, так не прислал ни одной весточки.
- Бог милостив, вернется.
- Веришь?
- Без веры сошла бы с ума.
На следующий день Анна Максимовна стала на учет, как нуждающаяся в жилье, и побрела в районный военкомат, узнать о муже.
Дежурный офицер полистал бумаги, посмотрел на женщину и сказал:
- С августа 1943 года ваш муж числится, как без вести пропавший. Но вы не отчаивайтесь, многие возвращаются из плена. Вам денежный аттестат за два года причитается. Вам муж оставил, когда уходил на фронт.
Деньги были к стати, но с работой неясно пока не пройдешь через отдел НКГБ при райвоенкомате. Анна направилась туда.
Майор, который сидел там, внимательно выслушал посетительницу и доброжелательно сказал:
- Зайдите ко мне через месяц, я наведу справки за это время. Ели все хорошо, разрешу прописку в городе. Я должен соблюсти формальности.
Анна Максимовна кивнула головой и вышла из кабинета, вызвавшего у нее неясную тревогу и волнение.
Но через две недели она получила повестку, срочно явиться в тот же отдел НКГБ. Тот же майор встретил ледяным взглядом и указал на стул напротив стола.
- А вы оказывается восхваляете враждебный нам народ? - начал он разговор.
- С чего вы взяли?
- Я получил сообщение на свой запрос и, кроме того, агентура известила, что в дороге вы вели агитационные разговоры о хорошей жизни в Германии. Не так ли?
Анна растерялась, получилось, что везде были глаза и уши у этой организации.
- Ничего я не вела, только сказала, что жила у хороших людей там.
- Подтверждаете?
- Что?
- Свои слова!
- Конечно! Что у меня совсем нет совести.
- Ваша совесть попадает под семидесятую статью уголовного кодекса: пропаганда и агитация для помощи международной буржуазии. Там было хорошо, а здесь было плохо, клеветнические измышления, порочащие советскую власть, наказываются лишением свободы от двух месяцев до семи лет или ссылкой от двух до пяти лет.
- Да, как же так, за что? Жалость со слезами, а доброта с мозолями? Так?
- Нет, учись язык держать за зудами, тогда не придется слова ловить. Что же неясного?
- И что теперь? В войну терпела неволю и после войны мыкаться по лагерям?
- Можно по-хорошему решить твой вопрос, если не против, но я должен реагировать на сигнал особиста из Германии. Я же вижу, что ты не враг, - майор перешел на доверительное "ты". Пять лет отработаешь на восстановлении народного хозяйства, смотришь, забудется история.
- А ребенка куда я дену?
- С ним и поедешь. Ты не рви душу раньше времени, я предлагаю неплохой вариант для тебя. Оформлю добровольное заявление, пошлю на стройку. Ну как?
- Далеко?
- Если по-хорошему, то в городе, если через суд, то неизвестно, что присудят, но решать должна сейчас, завтра будет поздно.
Анна задумалась. Она чувствовала, что капитан в фильтрационном лагере был с гнильцой, но не думала, что настолько. Он не пожалел ни женщину, хлебнувшую горе, ни ребенка.
Видно, отрабатывал службу, зарабатывал звезду, не проливая кровь на передовой.
- Ладно, пиши, как говорил, что уже поделаешь, - грустно сказала она.
- Вот и ладно, тебе - неплохо и я не возьму грех на душу. - Только раньше, чем через пять лет, не рыпайся с трудового фронта. Я запишу, что ввиду добровольного заявления участвовать в восстановлении разрушенного фашистами города, нецелесообразно возбуждать уголовного дела по фактам восхваления чуждого нам строя.
С помощью майора Анна Максимовна выбрала для "добровольной" ссылки недавно открытый домостроительный комбинат. Он задыхался от нехватки рабочих рук. И до города недалеко, и зарплату обещали хорошую, и комнату во временном бараке.
Уже в августе 1945 года она поехала для проживания в поселок Рыбацкое на левом берегу Невы, в двадцати километрах от черты города.
Послесловие
Вот и закончилось повествование первой книги "Прерванная юность". Я рассказал о военной судьбе нескольких человек. И читатели, ознакомившись с ней, невольно спросят:
- А какая связь между героями книги? Они жили и воевали в разных районах, областях и краях.
На что спешу вам сообщить, что во второй книге под одноименным названием все они встретятся, поселятся и будут работать в поселке Охват Тверской области. Многие из них восстанавливали разрушенный поселок, работали до старости на местном заводе, воспитали своих детей и ныне покоятся на Охватском кладбище. Обе книги и посвящены им: героическим участникам второй мировой войны, которых нелегкая судьба свела на селе Тверской земле.
И в заключение, в нарушении всех правил построения сюжета романа, хочу отдельно рассказать о трех девочках, которых жестокая война настигла в лесу. Одна из них потом тоже окажется в поселке Охват.
Я предлагаю вашему вниманию отдельную главу, которую назвал:
Глава 36
"Хождение по мукам"
Глаза девчонки семилетней Как два померкших огонька. На детском личике заметней Большая, тяжкая тоска.
Она молчит, о чем ни спросишь, Пошутишь с ней, - молчит в ответ. Как будто ей не семь, не восемь,
А много, много горьких лет.
(А. Барто)
Самолет хищником спикировал, пронесся над землей, разбрасывая бомбы, и с натужным ревом сытого зверя взмыл в небо. Оля плотнее прижалась к Настиной худенькой спине. Она всякий раз вскрикивала, когда раздавался взрыв, и земля в сотне метров от них вздрагивала и необычно дыбилась черной стеной.