Животные норовили сойти с разбитой вдрызг дороги на обочину, где призывно зеленела сочная трава. Некоторые останавливались, воровато нагибали голову, чтобы cхватить зелени. Но трое девчат, размахивая прутьями, сразу же пресекали попытки нарушить походный порядок.
- Что стали, а ну пошли! - звонкими голосами кричали они.
Впереди шел с кнутом на плече пожилой пастух Ефим, вел под уздцы лошадь, запряженную в телегу. Он временами прикладывал к губам дудку, сделанную из тростинки с ладно прилаженным берестяным раструбом на конце, и виртуозно играл привычную для животных мелодию, прижимая на инструменте небольшие дырочки
корявыми и желтыми от самосада пальцами. Звуки дудочки, казалось, успокаивали стадо, которое нервничало, не понимая, куда их гонят без остановки люди.
К ночи остановились на поле между большаком и лесом. По краю луга протекала речушка, каких множество в этих краях. Ручей нес торфяные воды из леса в направлении озера Селигер. Девчата поспешно доили коров прямо на землю. В траве пенилось молоко, насыщая дерн необычной влагой. После дойки животные разбрелись по лугу, жадно хватая некошеную траву, спешили до лежки набить брюхо.
Пастух запалил костер, а спутницы, собрав в округе сушняк, уселись возле огня. Утомительный дневной путь, казалось, никак не отразился на девушках, и они, переговариваясь между собой, то и дело "взрывались" хохотом.
- Вертихвостки! Едрыть твою в голенище, - незлобно усмехнулся Ефим. - Ничто их, холер, не берет.
- Девки! Что вы прыщете, как переспелая ягода соком? Не уж-то не умаялись за день? - спросил он, нарезая увесистые краюхи хлеба на ужин.
- Да вроде притомилась к вечеру, а посидела чуток, так усталость, как дорожная пыль, стряхнулась. Могу в ночь идти, - весело ответила синеглазая невысокая Елена.
- А что, дядя Ефим! Я тоже отдохнула, может, правда, дальше пойдем. Чем раньше сдадим коров, тем быстрее вернемся домой! - предложила черноглазая Варя, лукаво поглядывая на подруг.
- И мне нипочем! Хоть сейчас на вечеринку! - вскрикнула Евдокия.
- Тебе, Дуняшка, нипочем, а стаду нужен роздых да кормежка, понимать должна, а то, не дай Бог, падеж начнется. Тогда с кого спросят?
- С кого? - усмехнулись девушки. Они заметили, что неграмотный пастух очень гордился, что его поставили старшим, поэтому слегка подтрунивали над добрым и простоватым Ефимом.
- Вот, то-то и дело, что с меня, потому что мне доверили ответственное задание, доставить стадо, куда предписано большим начальством.
- А мы будем не в ответе? - спросила Лена, наливая по кружкам молоко.
- А что с вас взять, один смех на уме! Ладно, хватит лясы точить, девки, ужин готов?
- Что его готовить, дядя Ефим! Хлеб сам нарезал, молоко налито, картошка запеклась. Налетай да ешь! - высокая и красивая Варя нагнулась и, пошерудив палкой в костре, выкатила из золы почерневшие картофелины.
- Хлеб, картошка и молоко приелись уже. Мясца охота, может, забьешь барашка, дядя Ефим? - Евдокия присела у костра и вопросительно посмотрела на пастуха.
- Эдрыть его коромысло, и не просите, девчата. Каждая скотинка взята на учет. Все для фронта, сказано. Недостача - расстрельная статья.
- Я так сказала, дяденька, не подумав, - Евдокия разломила картофелину, принялась есть, запивая молоком. - Еды хватает, грех жаловаться.
- То-то и оно, не подумала! На хлеб налегайте, девки. После ужина люди долго сидели у костра, вели разговоры.
- Ефим! Ты так и не сказал нам, куда идем?
- Не велено сообщать, но откроюсь вам. От Холма через Демянск направляемся на Валдай, а там спросим, что делать дальше.
- Ой, мамочка родная! - испугалась Вера. - Я дальше родной деревни не была нигде, это сколько верст будет?
- Много, мыслю, но за неделю должны управиться, и тогда отправимся по домам, родные мои.
- Что так далеко, дяденька? - спросила Дуня.
- Так прет немец, говорят, что скоро будет здесь.
- Я слышала, что война через две-три недели нашей победой закончится, но пошел второй месяц, а фашист все наступает, - высказалась Лена и принялась собирать посуду.
- Не нашего ума дело. Значит, так надо, что далеко запустили врага к себе. Вот мы и отгоняем скот подальше, чтобы германцу не достался, - ответил Ефим, приставив ладонь к уху и прислушиваясь к далекому раскатистому грому.
- Грозу слыхать, как бы ливень сюда не пришел, а мы шалаш не поставили, - Вера посмотрела на пастуха.
- Не гром это, девоньки! Артиллерия бьет где-то. Я наслушался этой канонады досыта в гражданскую войну. Не приведи Господь, угодить под ее ливень. Завтра на час раньше подъем, сейчас ложитесь почивать, кто на телегу, а кто под нее, утром разберемся.
Коровы не уйдут с луга, не бойтесь, они, как люди, чуют лихую пору, держатся возле человека.
Вскоре молодость и усталость взяли свое, и девчата крепко уснули на телеге. Они мало что видели в жизни, горе еще не коснулось их, поэтому безмятежно спали среди леса и коров, которые насытившись сочной травой, улеглись поодаль, перемалывая зубами, как жерновами, зеленую отрыжку-жвачку.
И лишь старый Ефим, переживший гражданскую войну, долго ворочался под телегой, тяжко вздыхал, переживая, как все обернется дальше. Когда войска побьют германца, и можно будет снова жить, как прежде? Все ли мужики, забранные на войну, вернутся в деревню? Долго ли ему, Ефиму, плестись с девками за колхозными хвостами, сопровождая животину незнамо куда? Из района слали по телефону председателю колхоза противоречивые приказы. Одни начальники кричали с пеной у рта, что нужно пустить стадо под нож, и мясо сдать районной заготконторе. Другие, охрипшими голосами требовали поголовье перегнать подальше в тыл, и там сдать стадо в целости и сохранности.
Правление колхоза рассудило, что коров не следует забивать, а отправить в направлении Урала. Вот и мыкался Ефим с тремя помощницами с колхозным стадом по новгородской земле вдоль озера Селигер.
Но и пастуха одолела усталость, и он сомкнул веки во сне под стрекотанье цикад в ночи. Казалось, все замерло в покое, и лишь молодой месяц нехотя проливал сумрачный свет, мириады же ярких звезд приветливо мерцали, наблюдая издали глубокий сон мирных людей, над которыми вился легкой и зыбкой дымкой туман родимой земли, ласково отдающей ночи накопленное за день благодатное тепло солнца...
- Девки! Просыпайтесь, немец идет! - под утро услышала Лена тревожный голос Ефима.
Земля слегка дрожала, с большака слышался гул моторов и железный лязг.
Глава 10
В свои тридцать лет Феодора Максимовна Андреева, по муже теперь Степанова, не знала еще горя и нужды. Даже когда их семью вынудили выехать из Ленинграда в Старую Руссу, она, как за каменной стеной жила в семье сестры Аннушки. Грамотный и порядочный муж Анны восемнадцатилетнюю девушку принял, как собственную дочь. В 1928 году Иосифу исполнилось двадцать восемь лет, и он по праву считал себя ответственным за судьбу стройной, как хворостинка, и нежной, как подснежник, Фенечки. Поэтому мужчина без колебания в тридцать третьем году разменял свою большую квартиру на две поменьше. Феня выходила замуж за Степана, которого Иосиф хорошо знал по совместной работе на заводе.
Молодые с благодарностью приняли роскошный подарок и счастливо зажили в собственном гнездышке. Теперь уже Степан перенял от Иосифа заботу за девушкой, которая полюбила красивого парня всей душой. Она даже устроилась на работу участковым терапевтом цеха, где он работал, чтобы быть всегда вместе.
- Вот наскучит тебе муж, если и дома и на работе рядом будете, что станешь делать? - смеялась подруга.