— Меня зовут Фрэнк Миллер. Я здесь, чтобы помочь тебе.
Это была стандартная фраза, поэтому она ровным счетом ничего не значила, и я продолжил. Ты понимаешь, почему находишься здесь? Ты осознаешь, что уже совсем скоро тебе придется предстать перед судом? Ты знаешь, кто твой адвокат? Ты отдаешь себе отчет в происходящем? Ты знаешь, какое сегодня число, месяц, год? Как давно ты здесь? Почему ты не хочешь ни с кем разговаривать? И еще десятка два вопросов, которые так и оставались без ответа. Эрик лишь продолжал смотреть на меня, медленно дышал и все время кусал нижнюю губу.
— Послушай меня, я понимаю, что далеко не первый, кто пытается заставить тебя говорить, но своим молчанием ты только делаешь себе хуже. Может, я дам тебе листок бумаги и ручку, и ты попробуешь хотя бы что-нибудь написать?
Это было, конечно, довольно глупо с моей стороны, потому что, наверняка, все мои предшественники не раз предлагали ему написать что-нибудь. Тем не менее, я достал листок и карандаш и положил перед Эриком на стол. Ничего не изменилось — Стоун даже не пошевелился. Мы немного помолчали, после чего я попрощался и пообещал, что приду завтра, и лучше бы ему быть поразговорчивее.
Тем же вечером мы с Дороти пошли в бар, чтобы за бокалом вина обсудить положение вещей.
— Да, признаюсь, я не ожидал такого, — начал я.
— Какого? — Дороти как будто дразнила меня.
— Теперь я понимаю, с чего вдруг ты прониклась к этому мальчику симпатией.
— Это не симпатия, Фрэнк. Я же говорила, это просто жалость.
— Но он чертовски мил, этот Эрик Стоун! — Я не смог сдержать эмоций.
— Да, — согласилась Дороти. — Я бы никогда не подумала, что он способен на такое.
— И чего ты хочешь добиться заключением психиатра? — Я интересовался искренне, потому что понимал, что, по большому счету, даже без заключения, суд состоится и парню вынесут довольно суровый приговор, который, скорее всего, и определит его будущую жизнь.
— Я не хочу, чтобы он попал в тюрьму, — ответила Дороти.
— Ты что, думаешь, он не виновен? — Я не скрывал удивления.
— Нет, Фрэнк, ты же читал материалы дела. Это было бы глупо. Просто с этим мальчиком что-то не так. Даже родная мать отказалась вступиться за него…
— А ты не думаешь, что с этим мальчиком не так только одно — он просто псих?
— И почему, если он так спланировано и хладнокровно, как все говорят, убил отца, потом он пытался покончить с собой?
— Потому что он псих, — вновь констатировал я.
— Фрэнк! — Дороти не унималась. — Ты же видел его глаза! Разве это глаза убийцы? Это глаза жертвы!
— Но, тем не менее, это именно он пристрелил своего папашу. Кстати, он сознался?
— Он не говорил ни с кем с момента ареста. Но там все предельно очевидно. Он сам позвонил в службу спасения, на ружье повсюду его отпечатки, да и следы крови у него на одежде. Фрэнк, представь себе, он стрелял почти в упор! Он при этом смотрел своему отцу в глаза!
— Дороти, — я решил добавить в ее рассуждения хотя бы немного здравого смысла. — В том-то и дело, что в упор! Ты что, хочешь оправдать этого Стоуна, хочешь, чтобы он вышел на свободу?
— Дело не в этом, Фрэнк! Я не ставлю под сомнение его вину. Я просто говорю о том, что ему нужна не тюрьма, а квалифицированное лечение. Он же совсем ребенок!
— Моя дочь — совсем ребенок, — перебил я. — А этот парень социально опасен. И потом, от чего ты собираешься его лечить?
— Вот это я и хочу, чтобы ты выяснил.
— Нелегкая задача, принимая во внимание сегодняшнюю нашу встречу.
— Да, — ответила Дороти. — Но я и обратилась к тебе, потому что ты способен нестандартно подойти к проблеме. Понимаешь, Эрик уже прошел через стольких специалистов и врачей! Он знает каждое слово, которое они скажут. Он не верит психологам и не будет с ними разговаривать. Тут нужен кто-то, кто смог бы стать ему другом.
Это уже слишком, подумал я. У меня не было ни малейшего желания становиться другом малолетнему маньяку. Я приехал сюда исключительно для того, чтобы выполнить свою работу. С другой стороны, я понимал, что выполнить ее — значит, в первую очередь, завоевать доверие этого мальчика. В конце концов, он был очередным пациентом. Да, очень трудным пациентом, но тем более во мне разгорался профессиональный интерес. Не скрою, в глубине души мне хотелось разговорить Стоуна и заткнуть за пояс всех своих предшественников, которые поставили на нем крест. Дружить я с ним не буду, но применю все свои знания, чтобы достичь успеха, думал я.