— Что с тобой случилось, Эрик? — Я не стал скрывать удивления. Пусть знает, что я живой человек, а не напичканный психиатрической литературой автомат.
— С годами методы не меняются, — хмыкнул он, указывая на сигареты, словно и не слышал моего вопроса.
Ничего, парень, мне не сложно, я могу повторить.
— Что у тебя с лицом? — Снова спросил я.
— Не надо разыгрывать удивление, Миллер! — Бросил он, закуривая.
— Я не разыгрываю.
— Значит, ты хреновый психиатр — не подготовился к встрече. Все предыдущие были в курсе. Кстати, мой адвокат тоже в курсе. Она что тебе не сказала? — Сарказм сочился из него как яд из зарубки на стволе отравленного дерева.
Я решил не реагировать на злобные выпады и продолжал гнуть свою линию.
— Не сказала. Так что произошло?
— Что произошло? — Он подошел, сел на стул напротив меня, положил руки на стол и, не сводя с меня своих глаз цвета хаки, продолжил. — Я пристрелил своего отца семь лет назад. Ты что забыл, Миллер?
Уважение теперь не было его коньком. Я утвердительно кивнул, потом посмотрел на его руки.
— Эрик, почему ты снова сделал это? — Я указал на перебинтованные запястья.
Он протаранил меня взглядом, но ничего не ответил.
Смотреть ему в глаза было очень тяжело — он буквально пригвождал к стулу, и как ни старался, я не мог справиться с этим ощущением. Спустя несколько мгновений, Стоун посмотрел на свои руки и снова встал.
— Ерунда! Бесполезно! — Теперь в его голосе я слышал разочарование.
Эрик курил одну сигарету за другой и периодически недоверчиво поглядывал на меня. Да, он вырос и превратился из напуганного молчаливого мальчишки в эдакого крутого парня, который за словом в карман не лез. Все это не очень вязалось у меня с тем, что я видел пять лет назад, но зато теперь внешний образ начал приближаться к тому, чем этот парень был на самом деле, быстро разрушая ненужные иллюзии. Теперь все, кажется, было правильно: убийца должен быть злым, грубым, и этот шрам на лице отлично дополнял общую картину. Давай-давай, Эрик, думал я, кто бы сомневался, что так все и будет!
— Честно говоря, я не очень понимаю, о чем с тобой сейчас говорить. Предполагаю, что не о Хемингуэе, — ехидно усмехнулся я. — Но, может, ты мне скажешь, так, для галочки, что-нибудь изменилось в твоем желании помочь себе?
— Нет.
— Отлично, тогда мне здесь делать нечего, — быстро заключил я и начал собирать вещи. Однако Эрик решил продолжить беседу.
— Тебе нравится? — Спросил он.
— Что? — Не понял я.
— Тебе нравится, Миллер? — Он указал пальцем на свое лицо.
— Нравится? О чем ты?
— Ты думаешь, я хорошо выгляжу? Вы все говорите, что я красивый. Это красиво, ты думаешь?
— Нет, — отрезал я, не в силах больше терпеть его издевательский тон. — Это некрасиво, — я взял со стола пачку сигарет. Стоун заметил и отреагировал немедленно.
— Не предложишь мне оставить пачку? Не пообещаешь приносить еще сигарет? Теперь ты не испытываешь ко мне жалости, да?
— Ты знаешь, мне очень тебя жаль, — я все еще пытался оставаться спокойным. — Потому что, похоже, ты совершенно не представляешь себе, что такое тюрьма. Тебе известно, что там делают с такими как ты…
От этой моей фразы он разразился злым издевательским смехом.
— Что такого, о чем я еще не знаю? Ты же говорил с врачами! Тебе все сказали? Что еще ты можешь мне рассказать? Чем будешь меня пугать, Миллер?
Я замер, немного подумал, потом посмотрел на Эрика, на его злую ухмылку и сказал себе: какого черта, Фрэнк, хватит церемониться с этим ненормальным! Он хотел играть по жестким правилам, и я вполне мог составить ему компанию, к тому же, меня просто достал его тон. Он стоял передо мной, такой уверенный в себе, такой непреступный и непробиваемый, такой умный. Что ж, Эрик Стоун, хотя не очень приятно это признавать, но я много думал о тебе, и кое-что пришло мне в голову.