- Нет, - продолжала качать головой психолог, - мы восстановили эпизоды раннего его детства - он остался равнодушным. Мы вспомнили его школьные годы - он остался холоден. Верните его в лабораториюи будет, уверяют вас, точно такой же эффект. Парадокс, но мы не знаем его прошлого.
- Ну, нет, - возмутился инспектор, - что, что, а прошлое его известно нам не хуже настоящего!
- Да, - рассмеялась Тета, - ничуть не хуже, я бы даже сказала, в десять раз лучше. Помните, Эпсилон, как настойчиво гадали граждане жизнерадостной Листригонии: что выгоднее - в десять раз больше, или в десять раз лучше?
- Я помню, Тета, как гадали граждане жизнерадостной и славной Листригонии, - улыбнулся Эпсилон, - но требую еще одного теста для нашего друга: пусть он посмотрит аварию, которая чуть не стоила ему жизни.
- Но это жестоко, это чересчур жестоко, Эпсилон!
- Не преувеличивайте, Тета: он сумел пережить реальную катастрофу, он найдет в себе силы просмотреть картинки, в которых о ней рассказывается.
Стена, точно так, как это было в двух предыдущих случаях, внезапно исчезла, и вдали, на розовом асфальте, появилась длинная, спортивной модели машина. Дорога с обеих сторон была обсажена прямоствольными тополями. Мак, поглядывая влево и вправо, все наращивал скорость, пока, наконец, не стало отдельных стволов и над волнистой белесой оградой не потянулся сплошной ряд повисшей в воздухе листвы.
Голоса не было слышно, но по движению губ отчетливо наблюдалось, что человек поет, причем, не просто поет, а норовит перекрыть гул мотора, шум ветра и лихорадочный шип колес. Приближался поворот, однако машина держалась на прежней скорости, и даже вибрация, которая усиливалась с каждой секундой и была сама по себе достаточно грозным предвестником, никак не сказывалась на действиях человека.
За поворотом случилось то, что должно было случиться: машина, хотя и благополучно прошла по дуге, вдруг рванулась вправо и, перелетев через кювет, врезалась в дерево, а Мака швырнуло в просвет между стволами. Это было исключительной удачей, поскольку он расшибся о дерево из второго ряда, то есть тогда, когда уже изрядно потерял в скорости. Впрочем, об удаче можно было говорить лишь ретроспективно, ибо человек с расколотой головой вызывал чувство неодолимого ужаса и представлялся таким же обреченным, как и горящая машина.
- Господи, - закрыла лицо руками Тета, - вы просто палач, Эпсилон!
- Палач, - усмехнулся инспектор. - Да посмотрите на него: он же сидит, как истукан, которого даже собственное несчастье не трогает.
Инспектор Кси сказал правду: Мак решительно не проявлял интереса к событиям на дороге, один только раз, когда машина взорвалась и вспыхнуло пламя, он оскалил зубы и подался заметно назад, вроде бы устраняясь подальше от огня. Но и это, последнее, было не совсем обычно, потому что никакой угрозы для него взрыв и огонь, будь они даже много ближе, в себе не заключали, а коль скоро так, уместнее было податься вперед, чтобы получше рассмотреть катастрофу и все ее последствия.
- Тета, - хлопнул себя вдруг по лбу инспектор, - он не притворяется, он в самом деле не притворяется! Тенденция к разрушению в нем настолько сильна, что все нравственные преграды рассыпаются под ее натиском. Дайте ему свободу действий, и он не остановится ни перед чем. Помните ли вы, что это значит: он и общество несовместимы, Тета! Несовместимы!
Тета внимательно слушала оргоп-инспектора, выводы которого содержали в себе прямой практический смысл, однако, когда он изложил их и умолк в ожидании ответа, она по-прежнему оставалась сосредоточенной, так что у инспектора возникло малоприятное ощущение, вроде бы вся эта сосредоточенность направлена на какие-то собственные ее мысли, а к его соображениям никакого отношения не имеет.
- Да, - спохватилась она, - я обещала Маку апельсины. А вы зря обижаетесь, Эпсилон: я поняла вашу главную мысль - о несовместимости Мака и общества. Но почему тенденция к разрушению, Эпсилон? Отсутствие нравственных фильтров - это еще не инстинкт уничтожения. Разве отсутствие положительного заряда обязательно означает, что надо искать отрицательный?
- Простите, Тета, но я не хочу заниматься физикой: мое дело - социология и мораль. А законы либо соблюдают, либо не соблюдают - третьего не дано.
- Не дано, - подтвердила докторант, - но безопасность общества - это безопасность каждого его гражданина. Каждого, Эпсилон. А произвол - не частная акция против одного гражданина, произвол - акция против общества в целом. Не будем торопиться, Эпсилон.
Перед Маком поставили плетеную корзину с апельсинами. Прежде чем приступить к еде, он стал набивать карманы. Когда карманы были заполнены до отказа, Мак тщательно осмотрел свою одежду, разыскивая углубления, которые тоже могли бы сойти за карманы, однако таковых не оказалось, и, придвинув корзину к себе вплотную, он принялся зубами и пальцами сдирать кожуру с апельсинов. Корки он сплевывал и сбрасывал на пол, хотя не стоило никакого дополнительного труда складывать их в корзину, уже целиком почти опорожненную. Инспектор Кси усмотрел в этом новое подкрепление своей версии о тенденции к разрушению, но промолчал, полагая, что оргоп-психолог сама даст аналогичное объяснение и признает его, инспектора Кси, правоту.
- Эпсилон, - рассмеялась Тета, - а ведь он чудак: корзина рядом, под самым носом, но ему приятнее сорить на пол!
- Да, - серьезно, подчеркивая эту свою серьезность, подтвердил инспектор, - приятнее, как вообще для него приятнее всякий беспорядок.
- Эпсилон, - сказала Тета, - я начинаю вас бояться: вы прямо, аки святой отец, возвещаете народу, какой его поступок с плюсом, а какой - с минусом.
Перестаньте, перестаньте ерничать, хотелось крикнуть инспектору, но вслух он произнес почему-то совсем другие слова:
- Вы очаровательны, Тета, вы очаровательнейшая женщина!
- Ай-ай, - улыбнулась Тета, - какой вы комплиментщик, инспектор. Кстати, вы могли бы вспомнить, что я оргоп-психолог второго класса и докторант социологии. Ах, какой вы злой комплиментщик. Попробуем еще один тест, Эпсилон.