- Мак, - простонала жена, - ты обожжешь себе язык - поверни сигарету.
Мак не ответил: он прижал сигарету к багровому кружку и, когда над ней появилась белесая струйка, наклонился и торопливо сунул окурок чуть не целиком в рот.
- Мак, - зло сказала мадам, - я вижу, ты не терял попусту времени в этой дурацкой клинике! Прекрати немедленно свои фокусы и выплюнь сигарету.
Мак в упор смотрел на жену, тщательно разжевывая сигарету. Через полминуты операция была закончена. Эг спросила: "Все?" - и потребовала, чтобы он показал ей свой рот и объяснил секрет фокуса. Мак молчал, и тогда она сама открыла ему рот, заглянула туда и, наконец, полезла пальцем. Сигареты не было.
- Мак, - печально произнесла женщина, - три недели мы с тобой не виделись, три недели безумный страх рвал на части мой мозг, три недели я сражалась за твою жизнь, а теперь ты заставляешь меня страдать из-за какого-то глупого фокуса. Милый, ну, я больше не могу, я сдаюсь. Слышишь, милый, я уже сдалась.
Она прижалась к мужу, обняла его, а он молчал, только изредка подергивалось его тело и в горле подымались тяжелые, нутряные, как начало стона, звуки.
- Милый, - шептала она, - я несправедлива к тебе, я жестокая, эгоистичная. Но не думай, что я самая плохая, я понимаю, тебе хочется немного рассеяться, повалять дурака. Это твое право, милый, только открой мне свой секрет, и мы вместе будем валять дурака. Родной, разве ты не хочешь, чтобы мы вместе валяли дурака? Ты же знаешь, что я умею быть такой беззаботной...
Эг хотела сказать, что она умеет быть беззаботной, как ни одна другая женщина на свете, но Мак, который только что был совершенно безучастен, внезапно обнял ее, и от этих его объятий у нее поплыли лиловые кольца перед глазами. Теперь она хотела крикнуть, что задыхается и вот-вот совсем задохнется, однако, крикнуть не было никакой возможности, и Эг издала лишь какой-то булькающий звук, который почему-то очень рассмешил Мака. Чтобы заглянуть в лицо жене, он разжал объятия, и тогда она вздохнула, наконец, полной грудью, открыла глаза и прошептала:
- Мак, я думала, больница изнурила тебя, я думала, ты обессилел, как теленок, а ты стал еще крепче, еще сильнее, ты стал сильный...
Мак улыбался, и Эг прочла в его глазах конец своей мысли - сильный, как теленок, выросший в бизона.
- Мак, родной, любимый, - шептала она. - Теперь ты откроешь мне секрет фокуса, ты больше не будешь мучить меня. Не будешь, правда?
Мак по-прежнему молча улыбался, и мадам вспомнила, что она не дала честного слова строго блюсти тайну.
- Клянусь, Мак, это останется между нами, - сказала она и передала ему новую сигарету.
Мак взял сигарету, чуть размял ее, зажег с обоих концов и сунул в рот. Браво, браво! - захлопала Эг, когда Мак открыл рот и показал, что он пуст. Эг повторила все его действия, то есть размяла сигарету, зажгла с обоих концов, поднесла ко рту и вдруг остановилась:
- Мак, я все понимаю до того момента, как ты берешь ее в рот. А куда же все-таки она потом девается? Вынь ее и покажи мне.
Мак опять открыл рот. Эг заглянула внутрь, провела пальцем слева направо, затем справа налево, улыбнулась и тут же отпрянула:
- Мак, ты проглотил ее! Господи, он проглотил ее, она горит у него внутри!
Мак, однако, улыбался, и мадам осенило: человеку, который улыбается, не может быть очень больно.
- Мак, - сказала она, - я все поняла: они удалили тебе центр боли.
Чтобы проверить свою догадку, мадам дала ему оплеуху и ущипнула под мышкой. Щипая, она крепко стиснула зубы и, когда щипок был завершен, взвизгнула. Мак не мешал ей: эксперимент застиг его врасплох. Но спустя пять секунд, он уже вполне оправился от растерянности и, превозмогая боль, ответил мадам тем же, то есть дал ей оплеуху и ущипнул под мышкой.
- Негодяй, - закричала она, - бить женщину! Ты никогда не был джентльменом! Ты никогда не был мужчиной! Пока эти идиоты пересаживали тебе мозги, я тоже...
Эг имела в виду, что она тоже не теряла попусту времени, но Мак улыбался, Мак не верил ей - он знал, что она хочет сделать ему больно и готова оклеветать себя как угодно, только бы ему стало больно, - и Эг вдруг прижалась головой к его груди, всхлипывая, как ребенок:
- Прости меня, Мак, я совершенно ошалела от счастья и сама не понимаю, что говорю. Не сердись, родной.
Затем она призналась, что чудовищно устала от бесконечных треволнений последних дней, что всякие опасения и страхи извели ее вконец, и сейчас просто не имеет права садиться за руль.
- Мак, ты сам поведешь машину. У тебя новый мозг и крепкие нервы.
Лаская руки мужа, мадам осторожно уложила их на баранку.
- Ну, Мак, поехали. Только не гони слишком - двести пятьдесят, больше не надо.
Откинувшись на спинку, Мак стал методично вращать баранку влево и вправо, при этом он беспрерывно жужжал, с поразительной точностью имитируя мальчика, который укладывает в комнате на полу стулья, садится на них верхом и, сжимая в руках тарелку, изображает отчаянного гонщика.
Эг опустила спинку диванчика, улеглась поудобнее, напомнила мужу, что надо включить мотор, иначе машина не двинется, и, кстати, на сто тридцатом километре пусть не забудет сменить батареи - она об этом уже целую неделю думает, но все никак не могла выбраться. Увлеченный игрой, Мак не слышал жены и продолжал с прежним усердием жужжать.
- Хватит, - сказала она и большим пальцем правой ноги нажала кнопку включения.
Услышав гудение мотора, Мак пришел в бешеный восторг и завопил "би-би-би!"
- Мак, - спокойно сказала мадам, - подурачились - и хватит. Нам пора.
Сначала медленно, а затем все быстрее Мак стал подпрыгивать на сиденье, будто дорога от метра к метру делалась ухабистей, так что машину ждала вполне определенная перспектива погибели от чудовищной, как на вибраторе, тряски.
- Мак, - сдержанно произнесла мадам, - со своими штуками ты окончательно впал в детство. Поехали.
Несмотря на увещания, Мак продолжал бибикать и жужжать, жена предупредила его, что всякому терпению, даже ее, приходит конец и, если он сию же минуту не станет серьезным, она уйдет, а с кем и как она будет добираться домой, это уже ее личное дело.