Сестру Пэда звали Урфрида — их папа профессор преподавал в Оксфорде древние языки. Ничего удивительного, что, выйдя из-под родительской опеки, дети тут же удрали из дома, купили старую развалюху, оказавшуюся памятником древнего зодчества, и превратили ее в известную «Лисью нору».
— Знаешь, Эл, я всегда хотел, чтобы вокруг было шумно, — делился с девушкой Пэд, явно тоскующий по уехавшей сестре. — Ну, не то, чтобы кто-то постоянно орал над ухом и дергал тебя за нос, а чтобы люди вокруг были, песни чтобы горланили и все время кто-то приходил и уходил. И лошади чтоб обязательно. И собаки и кошки.
— Ну, кошка-то теперь у тебя есть, ездовая, — улыбнулась Эллен, вспомнив Лу, заделавшуюся заядлой лошадницей.
Девушка отошла от стойки и принялась зажигать свечки в ужасных лицах, вырезанных из больших тыкв, — как принято на Хеллоуин.
Теперь эти тыквы с оскаленными зубами и раскосыми глазами лежали буквально повсюду. Но при этом вставленные внутрь свечки светились таким приятным и ласковым оранжевым светом, что в «Лисьей норе» стало еще теплее и уютнее.
— Тебя обманули, это не кошка, а микроб, — заметил Пэд, ожесточенно натирая салфеткой очередной бокал, — и ее нужно рассматривать в лупу. Бактерия! Инфузория! И где только находят таких мелких?
— У тебя никогда никакой кошки не было!
— Ну и что. Вот раньше, совсем раньше, у меня имелась только своя комната, три на четыре метра, место за столом в гостиной и столик в семейной библиотеке. И то мне приходилось пользоваться им по вечерам, по четным числам. По четным утрам этот столик принадлежал братцу Питеру. А остальные…
— У тебя есть и младший брат? — удивилась Эллен. — А почему его не зовут Этельредом или Пэдрайгом?
— Потому что Этельредом зовут моего старшего брата, — мрачно ответствовала жертва образованности. — Он убежал из дому в пятнадцать лет и теперь плавает капитаном на военном крейсере. Морскую академию окончил из чувства противоречия! А вот Питер, наверное, единственный пойдет по стопам отца. Понимаешь, какое дело: ему нравятся древние языки! Кошмар, правда?
— Ну, может быть, просто у Питера не выработалась ненависть к ним. Не оказалось повода. Зовут то его самым, что ни на есть обыкновенным именем.
— А знаешь, в честь кого его так назвали? В честь Питера Пэна! — Пэд негодующе хмыкнул и поставил последний протертый стакан на стойку. — И все потому, что в возрасте двух недель он потерялся и его полдня не могли найти. Маму чуть удар не хватил. А потом оказалось, что этот поросенок просто завалился каким-то образом за диван вместе с покрывалом и тихонечко полеживал там, пока не захотел есть. А когда захотел, будьте покойны, сразу нашелся. Честно признаться, я сначала подумал, что Эд притащил откуда-то пароходную сирену, так наш младший братик завыл… Ну, вот папа и назвал его Питером. Подумать только! И почему мне в детстве не пришла в голову такая гениальная мысль!..
— Завыть пароходной сиреной?
— Завалиться за диван. Глядишь, и меня бы назвали Питером, или Майклом, или как-то еще… в общем, нормальным именем.
— Да брось, у тебя отличное имя, — утешила беднягу Эллен и, поразмыслив, прибавила: — Вот у меня была тетушка, которую звали Исихазма. Представь, каково ей жилось?
Пэд задумчиво почесал подбородок.
— А кем был ее отец? Специалистом по истории религии?
— Угадал!
— Ну ладно, оставим эту грустную тему. Я, помнится, и сам, когда был маленьким, хотел назвать своего будущего сына Чубаккой. Вот он мне спасибо-то сказал бы…
— А ты так и намерен всю жизнь сидеть тут, в глуши? — осведомилась Эллен, как-то совершенно позабыв, что прибыла сюда примерно с той же целью. — Никого же нет? На ком же ты женишься?
— Не знаю. Мне хватает наших безмозглых охотников и тебя, честное слово. Особенно с тех пор, как выяснилось, что ты умеешь разговаривать, и к тому же довольно бойко, — весело рассмеялся Пэд. — Это надо же, учитель изящной словесности и преподавательница музыки вместе за стойкой бара! Спешите видеть! Еще вернется Ри, дипломированный специалист по Высокому Возрождению…
— Ужас корнуоллских болот!
— Призраки вересковых равнин!
— Замечен полуночный маньяк с томиком Теннисона в руках!
— Он читает своим жертвам стихи, пока те не сойдут с ума!
— И наигрывает им на свирели зловещие колыбельные!..
Они бы еще долго так изгалялись, но, заслышав отдаленные, быстро приближающиеся гул, свист, крики и пронзительные трели рожков, кинулись по местам. По вечерам в «Лисьей норе» начинался настоящий сумасшедший дом.
Промокшие и окоченевшие до кончиков пальцев на ногах охотники требовали грога, пунша, подогретого пива — жуткая гадость! — и прочих весьма согревающих напитков. К тому же норовили набиться в относительно небольшое помещение такой толпой, что некоторые были вынуждены пить стоя.
Скучать не приходилось. Вертясь как белка в колесе, Эллен металась среди столиков с подносами, судорожно пытаясь запомнить очередность заказов, наполняла тяжеленные кружки пивом, меняла пепельницы, невольно прислушиваясь к лаю собак, нервному ржанию лошадей в конюшне, заунывному вою ветра за окном, и думала, что никогда, никогда не была так спокойна и счастлива.
6
Дни тянулись за днями, словно унылые вереницы диких гусей, — ноябрь казался бесконечным. В городе это еще не так заметно, но здесь, в глуши, казалось, едва забрезжит слабенький рассвет, принося очередной, короткий, как последний вздох года, день, и вот уже снова за окнами смыкается темная, стылая темень. Снег здесь выпадал поздно, а пока покрытые пожухлой травой поля с прозрачными подпалинами луж, равнодушно отражающих серое осеннее небо, навевали тоску даже на местных жителей.
Эллен уже привычно бегала с подносами и даже научилась смешивать коктейли. Мало того, после двух месяцев непрерывных падений в лесную грязь она довольно неплохо научилась держаться в седле. И теперь, проснувшись с утра пораньше, надевала старый растянутый коричневый свитер и бывшие бриджи сестры хозяина паба, седлала Моргана, который ненавидел стоять без дела в конюшне, и отправлялась покорять здешние поля и леса.
К слову сказать, бриджи Ри, раньше сидевшие в обтяжку, теперь начали как-то подозрительно болтаться — постоянная беготня, а также физическая активность на свежем осеннем воздухе дали себя знать.
— Интересно, может, именно этого мне и не хватало?..
Девушка предавалась размышлениям вслух, привычно покачиваясь в седле в такт мерным движениям лошади. Огромный и страшный на первый взгляд Морган, к слову сказать, оказался великолепным ровным иноходцем.
— Жить в каморке под самой крышей… Носиться по полям под — ой! — холодным проливным дождем… Ни о чем не думать… По вечерам болтать с рыжеволосым Пэдом, обсуждая всякую интересную всячину…
Еще в сентябре Эллен, немного поразмыслив, позвонила Бриджит и предупредила, что с ней все в порядке и начинать отчаянные розыски не нужно.
Как и следовало ожидать, эксцентричная подруга ничуть не удивилась ее неожиданному бегству и весело щебетала в телефонную трубку, надеясь ненароком выведать, где именно скрывается беглянка и чем же она там занимается. Эллен отвечала уклончиво и быстро попрощалась.
Теперь же, когда ночи стали длинными и холодными, а с неба постоянно моросил холодный дождик, девушку начало мучить любопытство… Ведь можно было потихоньку расспросить, как там поживает один зеленоглазый, русоволосый, совершенно несносный… Действительно ли он уехал?.. И если да, то не думает ли… Ну, уж нет!
Воспользовавшись новообретенными познаниями, прекрасная наездница выслала жеребца в галоп. Копыта часто застучали по травянистой тропинке, ветер рванулся в лицо, обдавая мелкими брызгами дождя и вытряхивая из головы ненужные мысли. Подумаешь! Глупости какие! Не-на-до-нам-ни-зе-ле-но-гла-зых-ни-ру-со-во-ло-сых-ни-ка-ких, мерно выстукивали копыта.
Неожиданно Морган почувствовал, что поводья ослабли, и послушно остановился. Он никак не мог взять в толк, почему всадница не дает ему никаких указаний, а только беспомощно плачет, неподвижно замерев в седле и размазывая слезы по щекам замшевыми перчатками для верховой езды. На взгляд славного жеребца, холодной воды с неба и так лилось предостаточно.