девушку, а необъяснимое можно объяснить... Вот только знать бы об этом заранее... * * * Когда прозвучал этот телефонный звонок, в доме Аристовых почти всё было готово к встрече Алексея Алексеевича. Маша испекла кексы, а Антонина Аркадьевна замариновала свинину - всё это любит Алексей Алексеевич, и дочь с женой стремились порадовать его. Когда прозвучал этот телефонный звонок, Маша с мамой заканчивали с приготовлением салата, нарезая мелко-мелко яйца и маринованные огурчики - Алексей Алексеевич любит, когда составляющие салата нарезаны мелко, так вкуснее... Когда прозвучал этот телефонный звонок, Маша вздрогнула и поняла - вот оно, то, что волновало её столько дней... А у Антонины Аркадьевны перехватило дыхание и нож выпал из вмиг задрожавших рук. Этот телефонный звонок оглушал Машу, а мама очень долго шла по коридору к аппарату. Но Маша уже знала, что лучше терпеть этот жуткий звон, чем ощутить удушливую тишину. - Слушаю, - голос мамы прозвучал строго, будто это могло исправить непоправимое. Но ничто не в силах изменить линию судьбы. После произнесённого Антониной Аркадьевной слова в доме появилась жуткая, коварная тишина и принялась отбирать дыхание. Маша, едва держась на ногах, добралась до мамы. Антонина Аркадьевна стояла, сжимая в руках телефонную трубку, и не могла заставить себя поверить в услышанное. Но как только она увидела глаза дочери - серые, мгновенно потерявшие свой привычный цвет небесной синевы - так и поняла, что горе всё же пришло. Антонина Аркадьевна привалилась к стене и сползла на пол - ни стона, ни слёз. Она задыхалась от тишины. - Мамочка, что?.. - Из глаз Маши потекли слёзы, она присела возле Антонины Аркадьевны. - Что с папой? Но мать смогла лишь коснуться щеки дочери, она с ужасом вглядывалась в серый цвет Машиных глаз. - Мам, скажи что-нибудь... Но Антонина Аркадьевна стала хватать ртом воздух - она действительно задыхалась. Маша бросилась к двери - Ковские, вот кто поможет! Они спасут... хотя бы маму... ...Резкий запах нашатыря донёсся и до Маши. И она увидела, как Елизавета Григорьевна несколько раз ударила маму по щекам. Тишина порвалась, не справившись со своей удушающей миссией - Антонина Аркадьевна заплакала. И с этого момента кроме слёз ничто не могло хотя бы приостановить горе и заглушить боль. Но и слёзы лишь на мгновения давали облегчение. А окончательного избавления от этого кошмара не будет никогда. Маше казалось, что с каждым часом становится страшнее и безнадёжнее. С папой случилось непоправимое и слабая надежда на другой ответ исчезла - Алексей Алексеевич погиб. Самолёт разбился, но в произошедшем не было вины экипажа, во главе которого был Алексей Алексеевич Аристов. Катастрофу не повлекла какая-либо неисправность крылатой машины. Трагедия произошла по халатности специалистов, проводивших внешнее покрытие самолёта специальным составом. - Понимаешь, это то же самое, что натереть лыжи неподходящей по температуре мазью, - объясняла Маше мама Германа. Маша мотала головой. - Снег налипает, и лыжи не скользят, становится тяжело передвигаться, - Елизавета Григорьевна думала, что Маша не понимает причину гибели отца. - Крылья обледенели, и произошла перегрузка... Маша мотала головой - она не хотела верить в смерть своего папы... ...Маша поверила в весь этот кошмар только через три дня. Когда закрылась крышка гроба, в котором зачем-то лежал папа. Вот тогда Маша поняла, что больше она никогда не увидит папу, потому что он умер... Папа умер. И всё приобрело форму прошедшего времени. Маша бродила по пустой квартире и не узнавала её. Спальня превратилась в комнату, куда боялась заходить мама. Библиотека, в которой когда-то Маша проводила прекрасные часы в общении с отцом, стала помещением, наполненным запылёнными книгами. Гостиная превратилась в душный чулан, а столовая стала комнатой мамы, в которой она оплакивала мужа. Солнечная комната Маши стала жилищем отшельницы, девочка с трудом заставляла себя ходить в школу и выполнять домашние задания. Некогда счастливый дом превратился в гнетущие стены. Всё стало прошлым. А будущего не хотелось. Маша, достигшая четырнадцати лет, остановилась на этой отметке. Теперь она чётко чувствовала свой возраст и не понимала, зачем ей нужны предстоящие годы. Ведь эти годы не будут даже отдалённо напоминать прошлое. И предстоящей взрослой жизни, которой Маша совсем недавно улыбалась, не хотелось открывать дверь. Хотелось убежать к нулевой отметке и исчезнуть. ГЕРМАН Уже два раза в жизни Герман смог почувствовать себя мужчиной. Тогда, шесть лет назад, он дал отпор наглому однокласснику, потому что знал, что его помощь необходима Маше. И сейчас Гера понимал, что он является единственным, способным быть для Маши нужным, и он хотел быть опорой для неё. Получалось, что возле Маши Герман чувствовал себя мужчиной. Хотя и ему было нелегко - гибель Алексея Алексеевича больно резанула по сердцу Германа. Своего отца Гера не знал и Алексей Алексеевич во многом восполнял для мальчика отца. Герман переживал трагедию очень тяжело - он почти постоянно думал об Алексее Алексеевиче и образ его стоял перед глазами юноши. По щекам Геры часто текли слёзы: было больно, обидно и страшно, что со смертью ничего нельзя сделать - если смерть приходила, перед ней всё было бессильно, и как бы не велико было желание изменить случившееся, ничто не смогло бы помочь. Но что-то всколыхнулось в душе Геры и заставило отодвинуть свои переживания. Случилось это, когда Герман встретил Машу - она брела через двор и даже не услышала, что её окликнули. Герман догнал её и ужаснулся - Маша выглядела ещё хуже, чем на похоронах отца. Казалось, что ещё одно несчастье постигло её. - Маш, пойдём к нам, - предложил Гера. Но она помотала головой, отказываясь Тогда Герман, не дожидаясь приглашения, вошёл вслед за Машей в квартиру Аристовых. Маша прошла в свою комнату и встала у окна. Гера последовал за ней и, облокотившись о подоконник, заглянул в глаза девушки. Гера увидел Машины глаза и понял, что ей в десятки раз тяжелее, чем ему. А ещё Герман разглядел, что синий цвет её глаз, когда-то замеченный им и завораживающий его, подёрнулся густой дымчатой поволокой. - Маша... - он коснулся её плеч. Герман хотел прижать Машу к своей груди, чтобы ей было хоть немного легче. Маша посмотрела на Геру. В её глазах было столько горечи и боли, что он отбросил робость и смущение и обнял её. Маша уткнулась в его плечо и заплакала. Герман чувствовал, что его участие немного облегчило страдания Маши - она хотя бы выплачется, в одиночестве слёзы становятся только горше. Уже рубашка Германа промокла от слёз, а Маша никак не могла остановить их поток. Плечи её вздрагивали. И она показалась Гере той же тонюсенькой девчонкой, о которой он беспокоился, как бы её не сбили на школьной лестнице. - Маш, - он гладил её по дрожащей спинке. - Может быть, я смогу хоть как-то помочь?.. Герман понимал, что вопрос его почти бессмысленен - ну как здесь поможешь? Только если своим присутствием, может быть общение сумеет немного оттеснить страдания? - Гера... Я... очень боюсь остаться одна, - прошептала Маша сквозь слёзы. - Как одна? - Гера удивлённо взглянул на Машу, осторожно отстранив её от себя. - А твоя мама? - А где мама? - всхлипнула Маша. - А где мама? - не понял Гера. Маша ладонями стирала потоки слёз с бледного, осунувшегося лица. - Мама всё свободное время проводит на кладбище, - судорожный вздох вырвался из её груди. - Она постоянно твердит, что хочет уйти вслед за папой, что жить ей не хочется... Говорит, что это не просто так у нашей семьи есть старинный, большой участок на кладбище, что там как раз место для неё осталось... Герман побледнел и почувствовал, как холодеют кончики пальцев - ему стало не по себе от сказанного Машей. А каково тогда ей? - И сейчас Антонина Аркадьевна на кладбище? - Конечно... - Но уже вечер... - Мама возвращается очень поздно... Да и вдобавок она всегда идёт пешком, ей тяжело находиться дома... - Но как же ты, Маш? - Герман понимал, что нужно что-то предпринять, так нельзя! - Она же должна понимать, что тебе трудно! Каково тебе находиться одной в квартире! Сквозь слёзы на лице Маши появилась грустная улыбка. - Она знает, что я не боюсь находиться дома одна, - из глаз Маши вновь заструились слёзы. - Понимаешь, папа хотел отпраздновать в ресторане моё пятнадцатилетие, но вдруг передумал, сказал маме, что... В общем, решил, что я вполне повзрослела и можно пораньше устроить такой праздник! - Маша пожала плечами. - Мама говорит, что папа будто предчувствовал... И она думает, что это знак ей - я достаточно взрослая, поэтому ей можно просить Бога, чтобы он забрал её к себе, она хочет быть с папой... Герман ещё побыл с Машей, пытаясь отвлечь её разговором. И одновременно с этим в его разуме выстраивался план - он чувствовал себя мужчиной, способным помочь Маше... ...В седьмом часу вечера Герман вышел со станции «Бауманская» и быстрыми шагами направился в сторону Госпитального вала. Герман знал, что принял правильное решение - он не станет посвящать в это дело свою маму, потому что был уверен: её слова и уговоры не подействуют на Антонину Аркадьевну. Ему нужно лично поговорить с мамой Маши и попытаться объяснить ей, что нельзя пренебрежительно относиться к дочери, которой не легче пережить смерть Алексея Алексеевича, чем ей. Герман шёл вдоль ограды Введенского кладбища и понимал, что теперь, после смерти Машиного отца, он не чувствовал страха при в