бным быть для Маши нужным, и он хотел быть опорой для неё. Получалось, что возле Маши Герман чувствовал себя мужчиной. Хотя и ему было нелегко - гибель Алексея Алексеевича больно резанула по сердцу Германа. Своего отца Гера не знал и Алексей Алексеевич во многом восполнял для мальчика отца. Герман переживал трагедию очень тяжело - он почти постоянно думал об Алексее Алексеевиче и образ его стоял перед глазами юноши. По щекам Геры часто текли слёзы: было больно, обидно и страшно, что со смертью ничего нельзя сделать - если смерть приходила, перед ней всё было бессильно, и как бы не велико было желание изменить случившееся, ничто не смогло бы помочь. Но что-то всколыхнулось в душе Геры и заставило отодвинуть свои переживания. Случилось это, когда Герман встретил Машу - она брела через двор и даже не услышала, что её окликнули. Герман догнал её и ужаснулся - Маша выглядела ещё хуже, чем на похоронах отца. Казалось, что ещё одно несчастье постигло её. - Маш, пойдём к нам, - предложил Гера. Но она помотала головой, отказываясь Тогда Герман, не дожидаясь приглашения, вошёл вслед за Машей в квартиру Аристовых. Маша прошла в свою комнату и встала у окна. Гера последовал за ней и, облокотившись о подоконник, заглянул в глаза девушки. Гера увидел Машины глаза и понял, что ей в десятки раз тяжелее, чем ему. А ещё Герман разглядел, что синий цвет её глаз, когда-то замеченный им и завораживающий его, подёрнулся густой дымчатой поволокой. - Маша... - он коснулся её плеч. Герман хотел прижать Машу к своей груди, чтобы ей было хоть немного легче. Маша посмотрела на Геру. В её глазах было столько горечи и боли, что он отбросил робость и смущение и обнял её. Маша уткнулась в его плечо и заплакала. Герман чувствовал, что его участие немного облегчило страдания Маши - она хотя бы выплачется, в одиночестве слёзы становятся только горше. Уже рубашка Германа промокла от слёз, а Маша никак не могла остановить их поток. Плечи её вздрагивали. И она показалась Гере той же тонюсенькой девчонкой, о которой он беспокоился, как бы её не сбили на школьной лестнице. - Маш, - он гладил её по дрожащей спинке. - Может быть, я смогу хоть как-то помочь?.. Герман понимал, что вопрос его почти бессмысленен - ну как здесь поможешь? Только если своим присутствием, может быть общение сумеет немного оттеснить страдания? - Гера... Я... очень боюсь остаться одна, - прошептала Маша сквозь слёзы. - Как одна? - Гера удивлённо взглянул на Машу, осторожно отстранив её от себя. - А твоя мама? - А где мама? - всхлипнула Маша. - А где мама? - не понял Гера. Маша ладонями стирала потоки слёз с бледного, осунувшегося лица. - Мама всё свободное время проводит на кладбище, - судорожный вздох вырвался из её груди. - Она постоянно твердит, что хочет уйти вслед за папой, что жить ей не хочется... Говорит, что это не просто так у нашей семьи есть старинный, большой участок на кладбище, что там как раз место для неё осталось... Герман побледнел и почувствовал, как холодеют кончики пальцев - ему стало не по себе от сказанного Машей. А каково тогда ей? - И сейчас Антонина Аркадьевна на кладбище? - Конечно... - Но уже вечер... - Мама возвращается очень поздно... Да и вдобавок она всегда идёт пешком, ей тяжело находиться дома... - Но как же ты, Маш? - Герман понимал, что нужно что-то предпринять, так нельзя! - Она же должна понимать, что тебе трудно! Каково тебе находиться одной в квартире! Сквозь слёзы на лице Маши появилась грустная улыбка. - Она знает, что я не боюсь находиться дома одна, - из глаз Маши вновь заструились слёзы. - Понимаешь, папа хотел отпраздновать в ресторане моё пятнадцатилетие, но вдруг передумал, сказал маме, что... В общем, решил, что я вполне повзрослела и можно пораньше устроить такой праздник! - Маша пожала плечами. - Мама говорит, что папа будто предчувствовал... И она думает, что это знак ей - я достаточно взрослая, поэтому ей можно просить Бога, чтобы он забрал её к себе, она хочет быть с папой... Герман ещё побыл с Машей, пытаясь отвлечь её разговором. И одновременно с этим в его разуме выстраивался план - он чувствовал себя мужчиной, способным помочь Маше... ...В седьмом часу вечера Герман вышел со станции «Бауманская» и быстрыми шагами направился в сторону Госпитального вала. Герман знал, что принял правильное решение - он не станет посвящать в это дело свою маму, потому что был уверен: её слова и уговоры не подействуют на Антонину Аркадьевну. Ему нужно лично поговорить с мамой Маши и попытаться объяснить ей, что нельзя пренебрежительно относиться к дочери, которой не легче пережить смерть Алексея Алексеевича, чем ей. Герман шёл вдоль ограды Введенского кладбища и понимал, что теперь, после смерти Машиного отца, он не чувствовал страха при виде могил, а ведь раньше одно упоминание о кладбище и покойниках вызывало в нём неприятную дрожь. - Это ещё хорошо, что кладбище не загородное, - Герман вошёл на территорию кладбища. - А то Антонина Аркадьевна, действительно, не вернулась бы домой. При нынешней-то криминальной обстановке! ...Машина мама сидела возле свежего могильного холма. Гера сразу и не заметил женщину, которую скрывали венки, она будто поселилась на могиле мужа. - Тётя Тоня! - громко позвал её Гера. - Я хочу с вами поговорить! И когда из убежища, образованного венками, показалось лицо Антонины Аркадьевны - отрешённое, по цвету близкое к траурной зелени венков - Герман ужаснулся. Юноше показалось, что ему предстоит разговор с живой покойницей и неизвестно, сможет ли он достучаться до её омертвевшего сердца. Но мгновенно вспомнив лицо Маши, заплаканное; вспомнив её глаза, беспомощные; вспомнив её вздрагивающую спинку, хрупкую...Герман моментально сообразил, как можно спасти Машу от одиночества. - Тётя Тоня, я пришёл, потому что мне... Алексей Алексеевич приснился! Машина мама вздрогнула и поднялась. Она внимательно вглядывалась в лицо Германа. - Приснился? - Да. - И?.. Что?.. Что тебе приснилось? Герман разволновался - судьба обеих женщин была в его руках. Антонина Аркадьевна нуждалась в помощи не меньше, чем её дочь. - Алексей Алексеевич ходил возле нашего дома и... был очень расстроен, - Герман фантазировал и удивлял себя своими измышлениями. - Он был огорчён... Герман не знал, прав ли он и станет ли эта ложь спасением. Но он видел страдания Антонины Аркадьевны и понимал, что помочь ей сможет только забота о дочери, лишь вместе с Машей они смогут пережить горе. - А он ничего тебе не говорил? - Антонина Аркадьевна заинтересовалась сказанным Герой. - Нет. Женщина вздохнула. - Гера, а я очень хочу, чтобы Алёша мне приснился, прошу его об этом, - Антонина Аркадьевна с надеждой смотрела на Германа, будто он мог помочь ей исполнить желание. - Но он почему-то мне не снится, а я так хочу, чтобы он позвал меня, может быть, тогда закончится это мучение... Герман набрал побольше воздуха в лёгкие, чтобы выговорить дальнейшее было легче. - Не думаю, чтобы Алексей Алексеевич хотел позвать вас, - голос его зазвучал решительнее и Герман понял, что прав. - Я уверен, ваш муж был огорчён тем, что Маша всегда бывает дома одна. Антонина Аркадьевна удивлённо посмотрела на Германа. - Маша уже взрослая и во мне не нуждается! - Если вы решите умереть, Машу отправят в детский дом, потому что вряд ли сестра Алексея Алексеевича сможет приехать из Норильска, чтобы воспитывать племянницу! Антонина Аркадьевна хотела возразить, но Герман перебил её. - Вы должны понимать, что такое детдом, Антонина Аркадьевна! Неужели вы хотите подвергнуть Машку такому испытанию?! И потом, ей тоже тяжело, а вы бросаете её и пугаете своими намерениями расстаться с жизнью! Герман говорил неожиданно громко. - Гера, но я не могу жить без мужа... Антонина Аркадьевна заплакала. Она была несчастной, одинокой, убитой горем женщиной. Она не могла найти сил, чтобы помочь выжить не только себе, но даже дочери. Герман подошёл к Антонине Аркадьевне и обнял - сочувствие, жалость, понимание и желание помочь направили его в новое, спасительное русло. Гере казалось, что им движет Кто-то, поскольку не слишком свойственно было ему мыслить чувственно и гибко. - Тётя Тоня, пожалуйста, подумайте о Маше, она же ещё небольшая, ей нужно окончить школу, поступить в институт, - Герман чувствовал, что Антонина Аркадьевна такая же хрупкая, как и Маша, и сходство это ещё больше подвигало его к решительным словам. - Я уверен, Алексей Алексеевич в моём сне был недоволен именно этим - вам нельзя вот так бросать Машу, как бы ни тяжело вам было, нужно жить ради дочери! Вам надо постараться! Антонина Аркадьевна всхлипывала - этот мальчик неожиданно стал для неё человеком, способным поддержать и вразумить. Но горе её было настолько велико, что до конца отказаться от желания соединиться с мужем она не смогла. Слёзы не иссякли. И, плача, женщина отстранилась от Германа и повернулась к могиле мужа. - Я не оставлю Машу, Алёшенька. Не беспокойся о своём небушке, - Антонина Аркадьевна замотала головой: - Но только до восемнадцати лет... Алёшенька, пожалуйста, потом возьми меня к себе! Я не могу без тебя жить! Она обошла могилу мужа, поправляя ленточки на венках. У Германа щемило сердце. Но его боль стоила затраченных сил - Антонина Аркадьевна теперь будет внимательнее относиться к дочери. И Машина жизнь когда-нибудь станет более ровной и спокойной... ...Герман шёл с Антониной Аркадьевной в сторону Садового кольца - она попросила его добраться до дома пешком, так она сможет успокоиться. Они шли долго, и Гера ста