т и растревожилась. Но ничего, он успокоил её. А скоро и обрадует! Зря что ли родные уже столько лет называют Машу его невестой. И пусть они шутили, зато теперь убедятся, что в каждой шутке... Ковские свернули в Большой Харитоньевский переулок. Герман знал, что Маша очень любит этот переулок с его неповторимыми старинными палатами. И как только Гера подумал о любимой девушке, лицо его озарилось счастьем, он словно воспарил на радужную высоту. Елизавете Григорьевне же эта улыбка не понравилась. Отражение счастья, появившееся на лице сына, сказало ей только одно - девушка, ради которой Гера регулярно пропускал подготовительные курсы, не простое увлечение. - Мам, - Герман набрал побольше воздуха в лёгкие. - Мы с Машей любим друг друга. Ещё какие-то мгновения Гера был счастлив. Был, пока не увидел выражение лица Елизаветы Григорьевны. Мать без слов и жестов столкнула сына с его радужной высоты. - Мам?.. Елизавета Григорьевна прищурилась и обдала сына огненным взглядом. Такого препятствия она не ожидала. Поэтому мгновенно приняла решение - следовать жёсткой линии. - Герман, ты не можешь рисковать своим будущим! - Мам... - Гера был растерян, он не сомневался, что мать одобрит его выбор, обрадуется, а оказалось... - Но ты же говорила всегда, что Маша... - Мы с Аристовыми всегда были друзьями. И останемся ими! Елизавета Григорьевна чувствовала, как тревожное трепыхание постепенно сменяется железным стержнем. Она ступила на жёсткий путь и не изменит своего решения. Герман не понимал, что происходит с матерью, он только видел, как она за несколько секунд из доброжелательной женщины превратилась в противницу собственного сына. - Мам... Почему друзьями? - все и всегда говорили, что Аристовы - замечательная семья, так чем же сейчас они стали плохи? - Почему?.. - Потому, что этой девочке будет трудно, ей придётся самой пробивать дорогу в жизни, а это нелегко даже с её умненькой головкой! Тебе же, Герман, нужен надёжный тыл. Ты ничего не добьёшься, если станешь опорой! - Мам, ты говоришь ерунду! - Нет, это ты, не имеющий жизненного опыта, хочешь погубить свою жизнь! Ковские остановились. Как раз напротив старинных палат боярина Волкова, которые очень нравились Маше. Маше. Но почему же Елизавета Григорьевна оказалась против любви сына к девушке, которую считала своей дочерью? - Мам, но ведь ты всегда говорила, что Маша тебе как дочь! Елизавета Григорьевна вздохнула - да, ей нелегко будет убедить сына в своей правоте, ведь первая влюблённость очень сильна. А тем более в такую красивую девушку, как Маша. - Правильно, как дочь, - Елизавета Григорьевна улыбнулась, пытаясь разрядить напряжение, возникшее между ними. - И какие отношения могут быть у брата с сестрой? - Мам, - Герман тоже заставил себя улыбнуться. - Вот Маша и будет тебе настоящей дочерью, когда станет моей женой... «Так. Ну, это уж слишком! Неужели сын настолько потерял голову из-за любви, что может думать только о женитьбе?!» - Елизавета Григорьевна снова чуть не всполошилась, но вовремя сообразила, что если это безумное увлечение и не сможет помочь ей убедить сына, то уж станет аргументом в её пользу. - Тебе, Гера, лучше успокоиться и не перечить мне! Герман опешил - мать только что улыбалась и вот вдруг снова... - Мам, - пролепетал Гера. - Ну, мы же не собираемся жениться прямо сейчас! Елизавета Григорьевна расправила плечи, будто появившийся в ней стержень заставлял и внешне быть непреклонной. - Гера, ты должен понять, что Маша тебе не пара! - Почему?! - Герман не думал, что наткнётся на такую непроницаемую стену непонимания. - Во-первых, ты давно обещал мне, что станешь стоматологом, и... мы сможем приобрести себе отдельную квартиру! - Я помню, - кивнул Гера. - Но это произойдёт только через несколько лет, и я не понимаю, чем Маша сможет помешать? Наоборот, если мы будем жить у Маши, то тебе понадобится всего лишь однокомнатная квартира, а её купить получится быстрее! - Допустим, что ты не забудешь обо мне, - кивнула Елизавета Григорьевна. - Но ты не сможешь сдержать своего обещания! - Почему? - Потому, что существует «во-вторых»! - И?.. - Ты целый год был занят своим любовным увлечением и, я уверяю, растерял былые знания и уж тем более не приобрёл новых, прогуливая подготовительные курсы каждую среду! - Мам, это же глупость! Я гарантирую, что сдам все вступительные экзамены на пятёрки! - Сдашь, - кивнула мать. - Но всё равно не поступишь! - Почему?! - Герман стал говорить громче, он волновался и чувствовал приближение чего-то нехорошего. - Потому, что конкурс будет огромным! И учитываться будет всё! - Елизавета Григорьевна говорила спокойно и убедительно. - На места, оставшиеся после «блатных» абитуриентов, возьмут не только тех, кто сдаст всё на «пять», но и тех, кто регулярно посещал курсы! Можешь мне поверить! - Да? - Да. Ещё когда я училась, можно было получить удовлетворительную оценку, показав не слишком хорошие знания, но зато имея стопроцентную посещаемость! Гера вздохнул. - Поздно вздыхать, раньше надо было думать! Ты не в какой-то «неходовой» институт собрался поступать, а в стоматологический! - Я поступлю, мам! - Герман почувствовал отчаяние. Ему казалось, что мать специально говорит всё это, только вот не понятно, почему она не хочет принимать его любовь к Маше. - И мои встречи с Машей не помешают! Елизавета Григорьевна сжала кулаки. Она должна заставить сына выбросить эту любовь из головы, иначе не миновать беды. - Гера, послушай, - мать строго взглянула на сына. - Если сейчас ты добьёшься поставленной цели, то потом у тебя будет сколько хочешь таких «Маш»! Мать и сын почувствовали, как нехороший холодок пробежал между ними. - Что ты говоришь, - Германа ужаснули слова матери. - Да если хочешь знать, не нужен мне никакой институт! Для меня самое главное в жизни - это быть вместе с Машей! Я люблю её! Эти слова сына стали каплями, переполнившими чашу понимания Елизаветы Григорьевны. Сказанное Германом окончательно перевесило чашу весов, на которой располагалось «жёсткое решение» возникшей проблемы. И Елизавета Григорьевна мысленно похвалила себя, что полгода назад не ответила «нет» на необычное предложение одной своей знакомой. Елизавета Григорьевна деликатно поблагодарила женщину и обещала подумать над её словами. И вот настал момент, когда-то странное предложение оказалось спасательным кругом. - Герман, мне не нужны твои обещания, мне нужна твёрдая уверенность, что в институт ты поступишь! - Елизавета Григорьевна приступила к спасению сына. - Поэтому ты сделаешь так, как скажу тебе я! Я - твоя мать, и до твоего совершеннолетия ответственность за твою жизнь лежит на мне! А дальше произошло ужасное. Елизавета Григорьевна говорила. И слова её столкнули Германа с радужной высоты, где он был счастлив с Машей. Елизавета Григорьевна говорила. И слова её поднимали Германа на другую высоту. Только вот высота эта оказалась тёмной. МАРИЯ Ярко-синие глаза Маши сияли счастьем. Она любила и была любима. Уже восемь месяцев Маша знала, что самое главное, самое лучшее и самое прекрасное на свете - это любовь. И ещё потому любовь её была прекраснее, что для окружающих она была тайной. Это обстоятельство завораживало, волновало и делало чувство ещё очаровательнее. В ярко-синих глазах Маши сияло великое счастье. Потому что теперь они с Герой принадлежали друг другу. Теперь любовь их достигла высоты, удержавшись на которой Маша и Герман смогли бы постичь истинный смысл любви, превратить её в вечность. И Маша не сомневалась, что так и будет. Маша была уверена, что они выдержат испытание временем и не только познают истинную любовь, но и поделятся счастьем со своими матерями, подарят им новый импульс к жизни, залечат душевные раны, оставленные им временем. Маша не минуты не сожалела о произошедшем между ней и Германом. Единение их являлось для девушки логическим аккордом, и никоим образом не вызывало сомнений. Маша абсолютно доверяла любимому. И обрадовалась, когда Герман предложил рассказать матерям об их любви, ни к чему больше таиться... ...Маша сидела за своим письменным столом и, улыбаясь, смотрела на календарик. - Вот она, среда... Третьего мая Гера в последний раз придёт к Маше на тайное свидание. И в тот же день они раскроют мамам свою тайну. - Вот только о том, что мы окончательно близки, говорить не станем... Теперь это будет нашей тайной... Маша улыбнулась, вспомнив часы, проведённые с Герой. И хотя всё у каждого из них случилось впервые, оба были счастливы и удовлетворены. Их любовь была сильна настолько, что сгладила моменты неопытности и спрятала стеснительность, предоставив им насладиться хмельной сладостью первооткрывателей. Маша вздохнула. Теперь ещё четыре дня она не увидит Геру, ведь наступившие праздники полностью изолируют их. В будни они мельком виделись в школе, а вот выходные были не слишком желанными днями. - Но ничего, ведь когда мы расскажем о нашей любви мамам, то сможем видеться часто! К большой радости Маши майские праздники пролетели незаметно. Мама вернулась из Норильска в очень хорошем настроении и предложила дочери съездить на дачу. - Знаешь, Маш, мы с тётей Валей так хорошо провели время, - мама улыбнулась, и грусть в её глазах уже не имела окраску отчаяния. - Мы вспоминали Алексея, и... уже было не слишком больно. Рана затягивалась. - Ты?.. - Маша хотела, но и боялась узнать у мамы, отказалась ли та от своих планов. - Я остаюсь с тобой... Не бойся ничего, Машенька.... Просто тогда мне было слиш