Глава 7
ГЕРМАН
Приспособление, изобретённое пять тысяч лет назад, постоянно находилось перед мысленным взором Германа. Герман видел металлическую стоечку, поперёк которой была подвешена планочка. - Равноплечие весы, - то ли констатировал Герман мысленно виденное, то ли обращался к предмету. Свои чувства Гера укладывал на чаши этих воображаемых весов, пытаясь уравновесить их. Но это ему никак не удавалось. На одной чаше весов - на левой - Герман поместил свою любовь к Маше. Другая чаша принадлежала его семье. Герман очень любил Машу, хотел, чтобы она всегда была с ним. Во всех его мечтах о будущем присутствовала Маша. А уж каждая минута их близости снова и снова проходила через его мысли. Но поговорить с ней всё никак не мог решиться... Что, что он ей скажет? Что маме дал слово давно? Что мама была так убедительна с институтом... Что? Получается, что любовь - не главное? Он это должен сказать? Сказать после того, что между ними было? Герман рвал душу на части, потому что... он не представлял, как сможет жить без любимой. Но именно жизнь без Маши предлагали ему родственники, чувства Германа к которым находились на правой чаше весов. Герман размышлял, пытаясь найти решение, позволившее уравновесить чаши его воображаемых весов. В какой-то момент он думал, что планочка приняла идеально горизонтальное положение, но... Весы были слишком чувствительны и небольшая, почти невесомая причина перевешивала левую чашу. - Равноплечие весы, - вздыхал Герман. Левая чаша могла перевесить, если бы Гера отказался от мнения родных, если бы воспротивился всем их доводам, если бы сказал «нет». Но он не мог. Герман не мог отвернуться от мамы и отступиться от обещаний, данных ей. Герман не мог проигнорировать бабушку, дядю и тётю, даже если мама и старалась не считаться с их мнением. - Мама... Елизавета Григорьевна поделилась проблемой с родными - Герман, завысив свои возможности, проигнорировал посещение подготовительных курсов, не понимая, что собственноручно несказанно осложнил свою жизнь. О Маше Елизавета Григорьевна не сказала ни слова, ей нужна была поддержка со стороны близких - такая причина вызовет лишь пренебрежение родных, они только фыркнут: «Здравомыслящий человек не променяет какую-то там любовь на карьеру!» и добавят, что Герман унаследовал эту глупую слабость - веру в любовь - от матери. И тогда начнётся!.. А так... Так все, конечно, пожурили Германа за излишнюю самоуверенность, но объяснили это недопониманием - просто парень не осознаёт, насколько трудно поступить в медицинский. А когда Елизавета Григорьевна объявила, что имеет конкретное, стопроцентное решение возникшей проблемы, но только вот мальчику придётся стать стоматологом, а не нейрохирургом, как мечтали родные, Ковские одобрили её и бурно поддержали. А что делать, ведь поступление в желанный медицинский своими прогулами Гера, считай, завалил! Душа Елизаветы Григорьевны ликовала - она избавила себя от объяснений с родными, ведь никто не знал, что поступать Герман собирался именно в стоматологический. - Ну что ж, в стоматологии тоже имеется обширное поле для научной деятельности, - заключил дядя, Владимир Ковский. - Но стоит пожертвовать мечтой о нейрохирургии, лишь бы не избежать провала. И не искалечить свою жизнь. Герман попытался возразить, не мог он решиться на предложение матери! Но противостояние с родными было столь долгим и упорным, что Герман почти поверил в правоту взрослых. А беседы с Германом велись почти непрерывно и всеми по-очереди. Майские праздники, проведённые Ковскими на даче, были посвящены спасительным беседам. Герман почти поверил и от этого испугался возможных трудностей, трудности стали приобретать жутко-реальные очертания. Ковским, сплотившимся во имя светлого будущего единственного наследника, удалось убедить его. Ковские смогли быть слепыми и глухими к объяснениям и уверениям Германа, и он сдался... О Маше Герман ничего не сказал, он знал - дома станет жить невыносимо, узнай дядя, тётя и бабушка правду... Они вообще тогда презрительно посматривать будут - рисковать карьерой из-за девчонки... ...Герман посматривал на левую чашу своих весов. Маша... Ему придётся отказаться от неё. Потому что он был не в силах уйти из семьи. - Я... трус. Правая чаша весов резко дёрнулась вниз. И перевесила левую. Окончательно. МАРИЯ Маше казалось, что свершилось чудовищное волшебство. Будто по прихоти злого мага Герман исчез. Он не возвращался в Москву, будто ему не нужно было ни заканчивать одиннадцатый класс, ни сдавать выпускные экзамены. Да и Ковские в дни, оставшихся от мая, ни разу не встретились Аристовым и не позвонили. Маша прибывала в отчаянии. Она не понимала, откуда у неё берутся силы на посещение школы и на подготовку к экзаменам. Маша заканчивала девятый класс, и ей предстояло сдать четыре экзамена. Благо, предметы можно было выбирать. Поэтому, предпочтя русский и английский, Маше нужно было подготовиться всего лишь к двум экзаменам. - Мам, я решила ещё сдавать алгебру и географию, - поделилась Маша своим решением с Антониной Аркадьевной. - Это тоже будет не сложно. - Только об оценках не беспокойся, - попросила мама. - Тебе волноваться нельзя. Маша кивнула и слабо улыбнулась. При маме Маша ещё могла сносно чувствовать себя. Но как только наступала ночь, слёзы без спроса хлестали из её глаз. С наступлением темноты страх и обида набрасывались на Машу. И ничто, никакие мысли не могли успокоить, поскольку любой довод в пользу Геры почти мгновенно растворялся в горьких слезах девушки. Дни шли, и надежда на благополучный исход любовной истории таяла. Маша всё меньше и меньше верила в то, что Герман вернётся к ней. Боль обжигала её сердце, когда она думала о нём - почему Гера оставил её именно после их окончательного сближения? Ведь он не может не понимать, что сейчас нужен ей? - Или ему больше ничего от меня не нужно?.. И только малюсенькая капля разумного порой успокаивала - Германа, действительно, удерживает от встречи с ней веская причина. И нужно подождать. В июне начались экзамены. И Маша вполне могла увидеться с Германом, который так и не приехал с дачи, ей стоило всего лишь прийти в школу в день одного из экзаменов, например, биологию Гера точно будет сдавать. Но Маша решила, что не стоит таким образом напоминать о себе. Маше оставалось только плакать по ночам и теряться в догадках: намеренно ли Ковские изолировали Германа и дело всего лишь в экзаменах - выпускных и вступительных. ...Через две недели у Маши закончились экзамены, и в классе намечался прощальный вечер: кто-то оставался учиться в школе, а кто-то решил продолжить учёбу в училищах и колледжах. Одноклассники веселились от души, лишь Маше было не до улыбок, она сидела в уголочке и наблюдала за праздником. Время от времени Маша перебрасывалась словами с подходившими к ней приятелями. И уже в конце этого небольшого классного торжества возле Маши сели те самые девушки, которые когда-то просили её передать Герману записку. - Маш, почему не танцуешь? Маша пожала плечами: - Не хочется... - Через два года, на выпускном вечере, мы тебе не позволим скучать, - девчонки улыбнулись и шутливо погрозили Маше. - Обещаешь, что будешь весёлой? - Обещаю, - Маша заставила себя улыбнуться. Невольное упоминание о выпускном вечере заставило Машу подумать о Германе - у него это торжество будет всего лишь через десять дней. Девушки же тоже заговорили о выпускном классе этого года. Они стали обсуждать, насколько модными будут модели платьев и костюмов, делились сведениями, узнанными от знакомых девушек-выпускниц, прикидывали шансы на поступление в институт почти каждого из выпускников. - Маш, помнишь, ты в сентябре относила записку Ковскому? - спросила одна из девушек. - Мы тебя просили... - Помню... У Маши быстро-быстро застучало сердце. - Знаешь, одноклассники Ковского