Этот тихий призыв раздался со стороны двери. Линли и Барбара обернулись на голос. На пороге кабинета стояла секретарша их суперинтенданта, Доротея Харриман. Элегантная во всем, от прекрасно уложенных светло-медовых волос до строгого костюма в тонкую светлую полоску, она могла бы стать законодательницей моды. И, как обычно в присутствии Доротеи, Барбара тут же почувствовала себя кошмарным пугалом.
– В чем дело, Ди? – спросил Линли вошедшую молодую женщину.
– Суперинтендант Уэбберли просил вас зайти, как только вы освободитесь, – ответила Харриман. – Ему позвонили из управления. Что-то случилось.
Бросив взгляд на Барбару, она кивнула ей и удалилась.
Барбара замерла в ожидании. Ее сердце вдруг мучительно забилось. Приглашение к Уэбберли не могло прийти в более неподходящее время.
«Что-то случилось» – так Харриман условно обозначала то, что наклевывается новое дело. И в прошлом после таких вызовов к Уэбберли инспектор зачастую приглашал сержанта Хейверс участвовать вместе с ним в расследовании порученного дела.
Барбара ничего не сказала. Она просто выжидающе смотрела на Линли, отлично понимая, что в следующие несколько мгновений определится его точка зрения на их дальнейшее сотрудничество.
Из застеленного линолеумом коридора доносились отзвуки голосов. В комнатах отдела звенели телефоны. Начались утренние совещания. За дверью кабинета жизнь шла своим чередом, но здесь, в его стенах, Барбаре казалось, что они с Линли перенеслись в какое-то другое измерение, в котором определится все ее будущее, а не только профессиональные связи.
Наконец он встал из-за стола.
– Я должен узнать, что понадобилось Уэбберли.
Барбара отметила, что он употребил личное местоимение единственного числа, ясно обозначая свои намерения. Но все-таки она спросила:
– Буду ли я… – и внезапно обнаружила, что не может закончить вопрос, так как не готова услышать ответ. Поэтому она спросила по-другому: – Сэр, а чем бы вы посоветовали заняться мне?
Он размышлял об этом, отвернувшись от нее и устремив пристальный взгляд на висевшую у двери фотографию, на которой был запечатлен смеющийся парень с крикетной битой в руке и большой дыркой на испачканных травой брюках. Барбара знала, почему Линли держит эту фотографию у себя в кабинете: она служила ежедневным напоминанием об этом человеке и о том, что стало с ним по вине Линли после пьяной вечеринки, закончившейся автокатастрофой. Большинство людей предпочли бы выкинуть из головы неприятные воспоминания. Но инспектор Томас Линли волею судьбы не относился к большинству.
– Я думаю, что вам, Барбара, пока лучше всего залечь на дно. Пусть пыль осядет. Люди должны выпустить пар. А потом они все забудут.
«Но вы не сможете забыть?» – мысленно спросила она, а вслух лишь уныло сказала:
– Да, сэр.
– Я понимаю, что это трудно для вас, – сказал он, и его голос стал таким сердечным, что ей захотелось зареветь. – Однако в данный момент я не готов дать вам другой ответ. Мне и самому хотелось бы найти его.
И вновь она смогла выдавить из себя всего несколько слов:
– Да, сэр. Я понимаю, сэр.
– Понизили до детектива-констебля, – сказал Линли, войдя к суперинтенданту Малькольму Уэбберли. – И это только благодаря вам, сэр?
Уэбберли, удобно устроившись за письменным столом, дымил сигарой. К счастью, он плотно закрывал дверь кабинета, оберегая остальных офицеров, секретарей и служащих от дыма, производимого этой вредоносной трубочкой свернутых табачных листьев. Однако такая мера не защищала входящих к нему посетителей, вынужденных дышать едким дымом. Линли старался не делать глубоких вдохов. Привычно пошевелив губами и языком, Уэбберли переместил сигару в другой уголок рта. Это перемещение послужило своеобразным ответом на вопрос инспектора.
– Не хотите объяснить мне почему? – спросил Линли. – Прежде вы никогда не заступались за офицеров, уж мне ли этого не знать! Но почему-то решили выступить адвокатом в данном случае, хотя он явно не стоил вашего особого внимания. И какую цену вы заплатили за ее спасение?
– У нас у всех есть должники, – отозвался суперинтендант. – Я обратился к некоторым из них. Да, Хейверс совершила проступок, но сердцем она приняла верное решение.
Линли нахмурился. С тех самых пор, как он узнал о позорном проступке Барбары, он все время пытался настроиться на такое же заключение, но оказался неспособным на подобный подвиг. Всякий раз, как он старался мысленно оправдать ее, в памяти всплывали факты ее виновности. Причем большинство этих фактов он собрал лично, съездив в Эссекс и переговорив с главной участницей событий. Представляя картину во всей ее полноте, он не понимал, как – а тем более почему – Уэбберли мог оправдывать решение Барбары Хейверс взять на прицел старшего офицера Эмили Барлоу. Если не принимать во внимание его дружеские отношения с Хейверс и даже если забыть об основных принципах субординации, все равно Линли не мог не задавать себе вопрос: до какой же степени анархии они могут докатиться, не наказав должным образом сотрудника полиции, совершившего такой вопиющий проступок?