Два дня назад, после того как она призналась, что решила окончательно поселиться в Лондоне и будет наезжать сюда, к родителям, лишь с кратковременными визитами, Джулиан смущенно сказал ей:
– Я знаю, что мы не помолвлены. Но мы всегда отлично понимали друг друга. И я не стал бы спать с тобой, если бы у меня не было серьезных намерений… Ну же, Ник! Черт побери, ты ведь меня понимаешь.
Это было не совсем то предложение руки и сердца, какое он хотел ей сделать, да и Николь не приняла всерьез его слова. Она сказала напрямик:
– Джулс, ты мне ужасно нравишься. Ты потрясающий парень и настоящий друг. Таких замечательных отношений у меня не было ни с одним мужчиной.
– Значит, ты понимаешь…
– Но я не люблю тебя, – продолжила она. – Секс не равнозначен любви. Так бывает только в кино или романах.
Ее слова поначалу совершенно ошеломили его, лишив дара речи. В голове возникла странная пустота, словно кто-то стер с классной доски все правила, прежде чем он успел записать их в тетрадь. Поскольку он молчал, Николь снова заговорила.
Она заверила его, что если он захочет, то они сохранят прежние дружеские отношения. Естественно, иногда она будет наезжать к родителям в Скалистый край[3], и тогда у нее всегда найдется время для общения с Джулианом, причем, подчеркнула она, ей это будет очень приятно. Если он захочет, они даже могут по-прежнему заниматься сексом. Исключительно ради удовольствия. Но жениться? Для этого у них слишком разные характеры.
– Я знаю, как отчаянно тебе хочется восстановить Бротон-мэнор, – сказала Николь. – Это твоя мечта, и ты обязательно осуществишь ее. Но я мечтаю совсем о другой жизни и не собираюсь обманывать ни тебя, ни себя. Такое притворство принесло бы один вред.
Наконец Джулиан вновь обрел способность соображать и с горечью заметил:
– Во всем виноваты чертовы деньги. У меня их слишком мало, по крайней мере, недостаточно для поддержания твоего шикарного стиля жизни.
– Джулиан, ты не прав. Не совсем прав. – Она отвернулась от него и глубоко вздохнула. – Позволь мне объяснить…
Ему показалось, что ее объяснение длилось целый час, хотя, скорее всего, она говорила не больше десяти минут. Когда между ними все было сказано и Николь вышла из «ровера» и растворилась в темноте, скрывавшей островерхие очертания Мейден-холла, Джулиан в полном ошеломлении поехал домой, охваченный горем и растерянностью. В голове у него царил настоящий хаос. «Нет, – думал он, – это невозможно… она не то хотела сказать… нет-нет, все не так». Наутро после первой бессонной ночи, обуреваемый страданиями, он понял, что необходимо действовать быстро и решительно. Ответив на его звонок, Николь охотно согласилась встретиться с ним. Ведь она же сама сказала, что всегда будет рада повидать его.
Перед выходом из комнаты Джулиан бросил последний взгляд в зеркало и постарался укрепить свою решимость заключительным утверждением: «Главное, что нам всегда было хорошо вдвоем. Держи это в памяти».
Он тихо прошел по тускло освещенному коридору верхнего этажа родового особняка, заглянув по пути в небольшую комнату, которую его отец использовал в качестве кабинета. Неизменно усугубляющиеся финансовые проблемы заставили их семью покинуть большие комнаты нижнего этажа, которые постепенно стали непригодными для жилья, потому что пришлось продать находившуюся в них старинную мебель, картины и прочие objets d’art[4], чтобы как-то свести концы с концами. Теперь Бриттоны обитали исключительно на верхнем этаже. Комнат там вполне хватало, но в них царили теснота и полумрак.
Джереми Бриттон сумерничал в кабинете. Было уже половина одиннадцатого, и он, как обычно, пребывал в пьяном забытьи. Голова его опустилась на грудь, а в бессильно повисшей руке тлела забытая сигарета. Пройдя по комнате, Джулиан вынул из пальцев отца догорающий окурок. Джереми даже не шевельнулся.
Взглянув на него, Джулиан тихо выругался: алкоголизм уже вырвал с корнем все надежды на пробуждение отцовского интеллекта, силы духа или фамильной гордости. Однажды отец попросту сожжет свое родовое гнездо, и бывали минуты – сейчас как раз наступила одна из них, – когда Джулиан подумывал, что всепоглощающий пожар мог бы стать наилучшим выходом. Он погасил сигарету Джереми, вытащил из кармана его рубашки пачку «Данхилла» и унес ее из кабинета вместе с отцовской зажигалкой и прихваченной со стола бутылкой джина.
Выбрасывая бутылку, сигареты и зажигалку в мусорный бак на заднем дворе, он услышал знакомый голос:
– Ну что, Джули, он опять напился?
Джулиан вздрогнул и огляделся вокруг, однако темнота не позволила ему определить, где находится неожиданная собеседница. Но вот она встала с того места, где сидела на низкой каменной ограде, отделявшей задний двор особняка от заросшего и неухоженного главного сада. Заметить ее мешала и бурно разросшаяся глициния, уже сбросившая часть листвы в преддверии осени. Девушка отряхнула запылившиеся сзади шорты практичного защитного цвета и медленно направилась навстречу Джулиану.