— Да ну! — Охотник смотрел на дочь с восхищением, а на меня с завистью. — Счастливчик тебе в напарники попался. И птицы уйму набили. Этак мне раньше уговору в Гуляевку ехать придется.
— У вас на рыб безгласных улов, — сказал я, отцепляя вязки с дичью и складывая ее в ларь.
— И то… — согласился дядя Иван. — А на обходе капканов ноги да время убил. И у Зины охота не пошла. Фазан да утка на двоих. Ну вы-то расходились! Обедать — потом все остальное.
— А мы с Ниной, — чуть покривил я душой, — думали, что засветло за мясом сходим… Чтоб Новый год как следует праздновать.
Нина опустила взгляд, и я видел, как порозовели ее щеки.
— Да, отец, так лучше, по-моему…
— Дело говоришь — твоя взяла.
С кабанятиной вернулись уж затемно. Еда в русской печке остыть не успела. И сразу за стол.
— За победу, сынки! — сказал дядя Иван, поднимая стакан со спиртом из нашей фляжки. — За скорую победу!
— За победу! — сказал я. — А вы своей охотой да рыбачеством, поди, целую роту кормите.
Выпили. Дядя Иван до дна, а мы пригубили. Он глянул на нас, занюхивая хлебом:
— Роту не роту, а взвод, надо думать, обеспечиваем питанием круглый год. И одежкой тоже. Третий год как война. Деньги, которые причитаются нам, кроме как на провизию, керосин там, сдаем. Тысяч двести.
Дядя Иван взял крышку от фляжки, пригляделся.
— Позаимствовали… — опережая вопрос, сказал я.
— У хорошего человека позаимствовали, невоенные люди…
— Что ж вы в гости к хорошему человеку не наведаетесь?
— Туда да обратно — двое суток пройдет…
— У вас псарня целая — защитят семью от волков, — напомнил я дяде Ивану его похвальбу.
— Да не от двуногих… — задумчиво протянул старик.
— Давно они были?
Дядя Иван покосился в сторону кухни, откуда слышался звонкий голос Нины.
— Сказала, значит… О нас обо всех не подумала. Стало быть, так… Первый раз приволоклись на пятнадцатое в ночь. Как раз заутро должен я был в Гуляевку податься с рыбой мороженой да копченой, дичью, солонины две бочки десятиведерные приготовил, сала там… Все, что за месяц напромышляли… Семеро у окон топталось. Грохочут: «Открывай!» Думал я в них пальнуть… Так ведь подожгут и по одному перестреляют на выходе. Что им дети? Али девки? Женщины… Открыл. Грязные, мокрые по пояс. Я им на дверь спальни показываю: «Женщины там. Войдете — убьют». А за перегородкой малолетки в рев — чужаки, боятся. «Э-э, — говорят, — свои есть, что нам русские свиноедки! Ружья давай! Еду давай!» — «Вот ружья», — говорю. На стене три висело. Две двустволки так себе, а третье, любимое, бельгийское, два ружейных, а под ними винтовочный ствол нарезной. Под наш патрон, под русский. Верно, по особому заказу делали. Именное, да не по нашему выгравировано. Десять тысяч за него перед самой войной дал. Эх.
— Вы ешьте, дядя Иван. Закусить забыли…
— Да мне сейчас и фазанья грудка костью поперек глотки становится… Забрали ружья, дичь, рыбу, сколько могли унести. А в солонину нагадили, сволочи. Я им: «Хоть вы и не нашего бога люди, да зачем еду портить?» — «Что наше дерьмо, что сало — все одно. Сожрут ваши кызыласкеры» — и ржут. Как сказали они «кызыласкеры», подумал я, что не только не нашего бога люди, а просто басмачи. Только старых меж ними не было Командовал так совсем молодой — рука на перевязи Другой хромает, но без костылей, на клюку опирался вроде вас.
Я подумал: «Это и есть Исмагул и Кадыркул. Досталось им в схватке с Макэ Оморовым, вечная ему память».
— А второй раз когда явились? — спросил я дядю Ивана, угрюмо уставившегося в столешницу.
— Двадцать первого… Похоже, всей бандой — семнадцать пришло. Под утро… Орут, грохочут. Маленькие опять в рев, сердце надрывают. Мы после первого налета, не будь дураки, ружья, вещи, ценное все в камыши снесли. Только вот про чемодан с деньгами в чулане забыли. Чего они нам? Так, на случай держали. Без них тоже нельзя… Все из съестного утащили, в куржуны, сумы переметные, попихали. Мешок муки, что в расходе был, тоже уперли. И снова, как в первый раз, пригрозили. «Никто, кроме тебя, не знает, что мы тут. Придут войска нас ловить — ты выдал».
Дядя Иван замолчал. Лицо побагровело.
«Ишь какие самонадеянные — «войска придут», — я усмехнулся в душе. — Войска… Многого хотите. Или Абджалбек внушил вам, что на двадцать бандитов целую дивизию пошлют? Не пошлют. И нас двоих хватит».
— Тот, что помельче да поюрче, всю картину расписал… — продолжил дядя Иван. — Пули, мол, на тебя пожалеем. Удавку на шею наденем, а сами твоих девок портить станем — от малой до старшей и убивать. Как тебе надоест смотреть, сам и удавишься. Еще запомни — нас поймают, сумеем другим наказать, чтобы расправились с тобой, с собакой.