— Спесивый, говоришь? Зачем же им нужен плохой начальник?
— У хорошего чабана барана за деньги не уведешь, а спесивый за лишний поклон отдаст… Говорят, чакчаган все кабинет свой перестраивает, чтоб больше стульев поместилось Чем больше стульев в кабинете, тем крупней начальник.
— А в Бурылбайтале не такой?
— Тот и в землянке будет, а человека не обидит.
— Не понимаю я тебя, Ахмет-ходжа, зачем же бандитам у тасаральского начальника прятаться? — спросил я.
— Орозов в своем отряде каждого человека, каждого в своем табуне коня, каждого верблюда, стук каждого мотобота рыбтреста различает. А Тасаральского и по фамилии никто не называет.
— А как же его кличут?
— Пузырем. У него щеки из-за ушей видно.
— Как же ты повел бандитов к дяде Ивану?
— Шелудивому псу тоже еще один день прожить хочется, — вздохнул Ахмет-ходжа.
— Что ж, этот Пузырь знать не знает, что у него под носом делается?
— Он доклады да приказы пишет. А на бумаге люди, что стулья, одинаковы… Что Богомбаев, что Нурпеисов — стулья: поставить туда, поставить сюда. Крутой начальник Пузырь. На него только с затылка и смотрят: прошел в кабинет, в машину прошел. Я говорю, лишь щеки из-за ушей и видно. Он думает — командует! Нет! Им кто хочешь командует. У такого начальника темный человек как под бородой у аллаха…
— Что теперь со мной будет? — после долгого молчания вновь спросил Ахмет-ходжа.
— Как поведешь себя, так с тобой и будет.
Ахмет-ходжа плотнее завернулся в тулуп и затих, будто уснул.
За полночь поредела россыпь желтых огоньков в стороне Гуляевки. Осталось лишь несколько, что светились попарно, будто глаза зверья.
Я очень продрог, и, сколько ни прыгал, колотя валенками один о другой, мороз ледяными иглами пронзил ноги в мокрых портянках. И эти тонкие иглы были так пронзительны, что доставали до сердца — я чувствовал, как оно ежилось.
Да костра-то нельзя разжечь!
Наконец прибыли Кабаргин и старший лейтенант на верблюдах.
Поели горячего мяса, попили горячей шурпы — бульону. Кабаргин в кастрюльке, завернутой в кошму, привез. Как-то пободрей, повеселей стало, когда мы поели и пополнили запасы продуктов. Я сел на лошадь, а Кабаргин и Ахмет-ходжа — на верблюдов и, простившись со старшим лейтенантом, двинулись в пески Саксаулдала, точно держа курс на будущую зарю.
Так ехали день и второй, еще и еще.
Посыпался густой крупный снег, и сразу потеплело, стих пронзительный ветер. Все скрылось, и в глухой тиши казалось, будто слышится мягкий шорох вяло опускавшихся хлопьев.
Так было всю следующую ночь; мы словно не двинулись с места, потому что движение меж летящего снега не ощущалось. Когда рассвело, снегопад прекратился, тучи исчезли, точно просыпались на землю без остатка. А они на самом деле зависли над горизонтом, словно горы, затягивая восход солнца. Над нашими головами простиралось в самой выси непомерно огромное облако, похожее на белую шкурку каракуля, тугой виток к тугому витку. Его солнце подсвечивало внизу. Наблюдать такое было странно и очень приятно.
Меж холмами стояли саксауловые рощи, серые, без тени на снегу, лохматые, корявые и сквозные. Мы видели, как поднимаются из сугроба и ближнее и самое далекое деревья, каждое в отдельности, само по себе. В тот бессолнечный и слепящий день нервные, измученные деревья выглядели красивыми, замершими в своем безмолвном страдании.
На опушках попадались песчаные акации. Они изящно, совсем как березы, опускали долу прозрачные нежно-фиолетовые пряди ветвей, концы которых утопали в сугробах. Ветвистые кусты тамариска принакрылись снежными папахами. Мелкие шары колючек щеголяли в белых тюбетейках.
Верблюды, очевидно, чувствовали себя нашими хозяевами в прекрасном замершем мире. Они гордо несли свои головы, украшенные рыжими чубами. Толстогубые морды их выражали спокойствие и удовлетворение. Они знали все и ступали, не глядя под ноги, с торжественной церемонностью владык.
А потом рощи остались позади Мы поднялись то ли на плато, то ли на горы, разделяющие бассейны рек Чу и Или. Свистящий ветер с далекого Балхаша, скрытого за снежными увалами, начал сечь лицо. Наш путь запетлял меж буграми — и верблюды старались укрыться от пронизывающих порывов. На зубах заскрипела песчаная пыль, и сохла глотка. Слепящее солнце било сбоку, выжимая слезы. Яркое солнце и желтый песок четко обозначили линию горизонта.
На этой черте увидели идущих чередой пятерых верблюдов. Мы поторопили своих и скоро догнали караван, груженный войлоками и деревянным остовом юрты.