Я держал в руке газету и протянул ее Еве. Она торопливо записала свой адрес на полях газеты и вернула ее мне.
— Как это замечательно, что мы встретились, Даниэль. Я часто думаю о Вальтере, — неожиданно добавила она. — Хорошо, что ты выжил, Даниэль!
— А остальные, Ева? Ты о них что-нибудь слыхала?
— Нет. Ни разу. А ты?
— Я тоже ни разу не слыхал ни о ком, кроме одного…
— Кроме кого?
— Пауля Риделя.
— А-а!
— Да, он цел и живет здесь.
— Неужели?
— Да. Я возбудил против него дело. Ты нужна нам для суда как свидетельница.
Она вдруг застыла на месте посреди предотъездной сутолоки.
— Для суда? Бог с тобой, Даниэль, — шепотом сказала она. — Ни за что на свете! Пойми же, все это было так давно. Весь мир занят судами. И всюду без конца ворошат прошлое, пережитые муки! К чему это ведет? Я счастлива, что все это миновало. А Пауль… он действовал по принуждению… ты сам знаешь. Пойми меня, Даниэль…
— Но речь идет не только о нас, Ева. Пауль и других…
Мимо нашего вагона пробежал кондуктор и крикнул:
— Прошу садиться! Закрыть двери!
Она стояла на нижней ступеньке и озиралась.
— Устроить тебе место у окна?
Она слабо улыбнулась:
— Спасибо. У меня есть плацкарта.
Она вошла в вагон, — захлопнула дверь и опустила стекло.
Я смотрел вверх на нее.
— Выслушай меня, Ева. Вальтер погиб, остальные бесследно исчезли, должно быть, тоже погибли. А он останется безнаказанным?
Она перегнулась ко мне из окна и стала меня уговаривать тихо и настойчиво:
— Даниэль, если я тебе еще хоть чуточку дорога, избавь меня от этого. Я хочу забыть. Мы больше всего нуждаемся сейчас в забвении и прощении.
— Именно об этом мечтают все преступники.
Я видел, что она растеряна. На миг мне показалось, что она собирается выйти из вагона. Потом она покачала головой:
— Не думаю, чтобы от меня была вообще какая-нибудь польза.
— От тебя требуется только краткое свидетельское показание. Не помогать торжеству правды — значит поощрять неправые дела.
Она беспомощно скользила взглядом по коридору вагона. Потом снова высунулась в окно.
— Суд принесет новое горе и новую вину.
— Суд очистит нас в собственных глазах. Если ты меня поддержишь, Ева, если ты дашь показания, мы сможем наконец привлечь его к суду. Адвокат подробно объяснит тебе все. Прошу тебя, Ева…
В этот миг раздался пронзительный свисток. Стоявший поблизости дежурный подал сигнал к отправлению. Ева распахнула дверцу. Она была очень бледна.
Поспешно выпрыгнула она со своим чемоданчиком и захлопнула за собой дверь. Поезд тронулся и бесшумно укатил вдаль.
— Я останусь и уеду завтра, — сказала Ева.
Я взял у нее чемодан. Мы пошли по перрону. Оба молчали. Но когда нас вдруг стал поливать дождь, мы подняли головы и рассмеялись.
— Мы пошли не в ту сторону. Выход остался позади, — сказал я.
— Куда нам идти? — спросила она, недоумевающе оглядываясь по сторонам.
Готовый к отправлению пригородный поезд стоял на соседних путях. Немногочисленные пассажиры смотрели в залитые дождем окна.
— Давай уедем из города, — попросила она, не глядя на меня.
— Сядем в этот поезд. Тут как раз есть свободное купе, — предложил я и открыл дверцу вагона.
Мы вошли и сели друг против друга. Купе было тесное, убогое, с деревянными коричневыми скамьями. Поезд как будто только нас и ждал, он сейчас же тронулся и увез нас с вокзала. Дождь барабанил в окно. Когда явился кондуктор, получилась небольшая заминка, но в конце концов он выдал нам билеты до третьей станции. Приветливо и двусмысленно ухмыляясь, он объяснил, что там в самом лесу расположена старая деревня, и что гостиница там, уж надо думать, найдется.
— Уговорили! — ответили мы и поехали туда.
Вначале она молчала. Должно быть, ей надо было разобраться в самой себе. Что за неожиданный поворот: за десять минут до отхода поезда она встречает приятеля былых времен и едет с ним в какую-то деревню! Что все это значит? Да и значит ли вообще что-нибудь? Подействовала ли на нее моя настойчивая просьба выступить свидетельницей или проснулись воспоминания прошлого? А ночью? Что будет ночью? Во всяком случае, это должно остаться чисто деловой и дружеской встречей и ничем более.
Я начал расспросы. Мне хотелось знать все обстоятельства ее жизни.
— Когда ты вышла на свободу?
— Весной сорок пятого, — ответила она.
— Откуда?
— Из Берген-Бельзена.
— А как же СП? (СП означало смертный приговор.)
— Гестаповский комиссар, отославший меня в концлагерь, сказал мне, что мои бумаги сгорели.